Дж. Г. Байрон. «Дон Жуан». Песнь шестнадцатая

1
Кир трем вещам всех персов обучал:
Стрелять из лука и скакать верхом,
И правду говорить. Он завещал
Все это нам, и мы завет блюдем:
Две тетивы на луке, хоть он мал;
Немилосердно скачут — кто на чем,
А что до правды — тут совсем беда,
И стрелы запускают кто куда.

2
Причиною эффекту иль дефекту —
«Эффекта дефективная причина» —
Мне заниматься недосуг и лепту
Внесу я, похвалив себя невинно:
Из всех известных муз, признайтесь, некто,
Пусть не всегда примерно, благочинно,
Противоречий избегает всуе,
И откровенней нет в литературе.

3
Разнообразнейших предметов, сфер
Коснется Муза, не смутясь нимало,
И явит изощренности пример
Поэма, и пускай нектара пиала
Содержит каплю горечи, размер
Ее столь мал… Не сетуйте устало;
Девиз, чтоб песни звонкие сплетались:
«De rebus cunctis et quibusdam alis».

4
Из многих правд, поведанных доселе,
Важнейшая еще, конечно, ждет.
Что с провиденьем? Ужли, в самом деле?!
Вы мыслили ль о бреге, что зовет…
Там все земные жители успели
Уж побывать… Слепец не задает
Вопросов этих страшных. Нигилисты
Колумба записали в аферисты.

5
Тут многие изложат крайне чинно,
Конечно, «Годфрей Кроникл» дотошную —
Уж там самой историей картина
Изложена и быть не может ложною.
Я боле чту Святого Августина,
Что призывал нас верить в невозможное.
Какие бы сомнения там ни были,
Он утешал своим «qui imposibile»

6
И смертный род наш судит так извечно:
Что маловероятно — может быть,
Что невозможно — свершено конечно!
Поверить легче, чем понять. Я нить
Сию плету не с тем, чтоб людям вечно
Тут докучать загадками, твердить
Все предрассудки, в коих мало толку,
Но тем сильней в них верят втихомолку.

7
Я, просто, повторю: шесть тысяч лет
Народы верят: из рядов могильных
Нежданный гость вдруг явится, нет-нет…
Хоть возражений очень много сильных,
И как бы странен ни был этот бред,
И после доказательств столь обильных,
В него поныне верит свято всяк —
Я буду рад, когда оно не так.

8
Уж soiree’ прошло, обсуждено.
И дамы, и закуски отблистали.
Столов банкетных спрятано сукно,
И танцы отгремели — пусто в зале,
И туалеты легкие давно
Растаяли, как тучки, убежали:
Лишь гаснущие свечи да луна
Мерцали тут, не нарушая сна.

9
Когда веселый день уйдет, аи
Бокал последний, без огня, шипенья,
Что так живили девственность струи, —
Он словно наши вечные сомненья
Иль будто парус, что крыла свои
Опустит в красоте изнеможенья,
Бессильный среди мертвенных валов
Без мощи оживляющей ветров…

10
Иль будто опиат, что вносит муть
И горечь — или как — как день ушедший.
Вот зренья человеческого суть:
Всему сравненье ищем, а, нашедши,
Вдруг убеждаемся: сравненья лгут,
Так тирский пурпур даже и поблекший
Себе не знает равных и поныне…
О, жалкий пурпур тираний — да сгине!

11
Волнительно пред балом облаченье —
Разоблаченья тягостны. Тут хмарь
Хандры, халат потертый, размышленье
Довольно желчно, тускло, как янтарь.
«Потерян день!» — воскликнул Тит. В теченье
Всех дней и всех ночей (а были встарь
Иные…) вы припомнить бы смогли
Хотя б один…, что вы приобрели?

12
Так и Жуан, расстроен и смущен
Был в спальне: он считал Авроры очи
Прекрасней, чем совет /совет — вот он!/
Хозяйки обещал ему. Короче,
Пойми он это все, презревши сон,
Профилософствовал бы он полночи.
Вот средство! Да и вечно под рукой.
Жуан тут испустил лишь вздох глухой.

13
Да, он вздохнул — так вышло в эту ночь…
Луна (куда летят все вздохи наши)
В сиянии своем являла мощь
Над темнотой лесов, лугов и пашен —
И в этот миг Жуан уж был не прочь
Воскликнуть ей: «О, ты!» — иль даже краше
Блеснуть, потешив юный эгоизм,
Но эти пояснения — труизм.

14
Любовник, астроном или поэт,
Крестьянин иль пастух, когда впивают
Таинственный, колеблющийся свет,
Как будто озаренье ощущают,
И мысль родится — если ветра нет –
И тайны в мягком воздухе порхают:
Как мысли смертных, волны океана,
Сердца она притягивает странно…

15
Жуан сидел в задумчивости, он
Не склонен был ко сну, весь созерцанье,
И волн озерных приглушенный стон
Летел сквозь занавесок колыханье
Во мраке, полном тайны; под окном
Шумела /ясно!/ ива — он метанье
Сверкнувших листьев молча наблюдал:
Их снова мрак у ветра отнимал —

16
А на столе иль столике — я в том
Могу и ошибиться (утверждаю:
Я скрупулезен в малом и большом
И факты с осторожностью сбираю)
Горела лампа; он перед окном
Стоял: тут был витраж и роспись с краю
Готическая — все, что деды наши
Вводили, чтоб жилище стало краше.

17
Затем он распахнул дверь в коридор:
Оставив ночь прозрачную, ступил
На галерею, в сумрачный простор,
Где дорогих портретов ряд царил,
Как полагалось с стародавних пор,
Собравших добродетели и пыл,
Однако те портреты мертвецов
Являют лик и страшен, и суров:

18
Святой иль рыцарь призраком живым
Парит в луны блистанье, и вы сами
Преследуем дыханием своим
И эхом — эхо меркнет под ногами —
Проснулись голоса и тень, как дым,
Встает из рамы старой: голосами
Рокочут мертвецы со всех сторон…
Как вы посмели их нарушить сон!

19
И бледные улыбки мертвых див,
Их прелести мерцают в лунном свете,
И локоны их, тлену изменив,
Шевелятся — глаза чисты, как дети,
Глядят в глаза, их тайною пленив,
Но только смерть зрачки лелеют эти.
Картина — это прошлое. Багет
Мерцает, только мастера уж нет.

20
Он о изменчивости размышлял
Иль о красотках — а они, пожалуй,
Синонимы — ни вздох не долетал,
Когда он шел дремотной старой залой.
Вдруг, услыхал! — но точно ль? – услыхал
Какой-то странный звук, как мыши малой
Незримый шелест, ужас вдруг вселит
Средь гобеленов и старинных плит…

21
Но то была не мышь — ого! – монах
В сутане, бородатый, в лунном свете
Он тенью шел: в неслышимых шагах
Мерещилася тяжесть, и все эти
Одежды издавали шорох, страх
Внушая… плыл он тенью на паркете
И, миновав Жуана, посмотрел:
Зрачок блеснул — Жуан окаменел.

22
Конечно же, он знал про этот слух
Про тени, что бродили тут ночами,
Но, как и все, к нему остался глух,
Ведь небылицы следуют за нами
Всегда по тем местам, где тлеет дух
Сих суеверий — так меж игроками
Бумага ходит рядом с золотым.
Но был ли это призрак? Или дым?

23
Вот, он вернулся, вновь прошел — кто он?
Тень ада или неба? Мой Жуан
Глядел, не шевелясь, так поражен,
Что стал как бы безмолвный истукан,
Как статуя — и, змеек легион,
Зашевелились волосы, дурман
Пытался он стряхнуть и вопросить
У призрака, чем может он служить.

24
И в третий раз помедлив, тень ушла —
Куда? — был длинен мрачный коридор,
Она не только в воздухе могла
Исчезнуть тут, ведь двери с давних пор,
Будь это день или ночная мгла,
Любому открывали свой запор
Тут следуя лишь физике простой.
Жуан не знал, где скрылся домовой.

25
Так он стоял — как будто на часах,
В бессильи ожиданья устремивши
Глаза туда, где перед ним монах
Возник, — он попытался дух возникший
Стряхнуть, как сон, но сон его в руках
Держал… И вот, он двинулся, ступивши
/Иль это снова сон?/ почти без сил,
Дошел до двери, быстро отворил.

26
Здесь было все, как прежде, и фитиль
Еще ронял свой отсвет золотистый,
Без газа освящая эту быль;
Протер глаза Жуан — предстала чистой
Картинка; он с газеты старой пыль
Отер и стал с серьезностию истой
Читать статьи: ругали суверена,
Хвалили ваксу, ждали перемены.

27
То был обычный мир… его рука
Дрожала. Он закрыл плотнее дверь
И, прочитав абзац /про Хорн Тьюка/,
Разделся и прилег — и вот, теперь
Без строк газетных и без ночника
Фантазия его, как дикий зверь,
Видением питалась — возбужден,
Он, все же, погрузился в чуткий сон.

28
Он редко просыпался, но тотчас
Монах, его видение, являлось…
Я предрассудками не стану вас
Смущать, но тайна тайной оставалась.
Жуан был в тупике: настал уж час
Для туалета, щетка показалась
И камердинер мягко постучал:
Он знал, хозяин точность уважал.

29
Что ж, туалет и в юности — обряд;
Тут есть проблемы разные; Жуану
И в зеркало теперь лень бросить взгляд,
А туалет закончен очень рано,
Хоть локоны его на лбу лежат
И даже он одет не без изъяна:
Представьте, узел шейного платка
Теперь левее на два волоска!

30
Он вышел в залу и над чашкой чая
Задумчивый сидел, как бы незрячий,
Ее, как и всего не замечая
Происходящего — но чай горячий
Вдруг пробудил; рассеянность такая,
Конечно, не укрылась /как иначе/
От Аделины первой и, немало
Загадкой смущена, она молчала.

31
Он бледен был — тут тотчас и она,
Бледнея, что-то тихо прошептала;
Что именно — молчит моя струна —
Лорд Генри заявил, что масла мало;
Фиц-Фолк, своим платком увлечена,
Смотрела на Жуана и молчала;
Глаза Авроры-крошки необъятно
Раскрылись: это было непонятно.

32
Но он сидел, холодный, как могила.
Тут, видя интерес гостей, его
Прекрасная хозяйка вопросила,
Не болен ль он. «Да нет… да… ничего…»
Семейный врач был истое светило
И выразил готовность существо
Болезни сей исследовать опасной.
Жуан сказал: «Не надо. Все прекрасно.»

33
«Да… нет – прекрасно» — им эти ответы
Казались странны. Был Жуана вид
Обычен, но забвенье этикета
И бледность хоть кого насторожит.
Болезнь его глаза лишила света?
Нет, видимо, усталость их мрачит
И нужен тут не врач, по всем приметам,
А отдых, как он сам сказал об этом.

34
Лорд Генри, обсуждая шоколад
И то, что сдоба твердой оказалась,
Заметил, что сегодня бледноват
Жуан, хотя дождя не намечалось,
И тут же вопросил, скосивши взгляд:
«Ну-с, ваша милость, что там нынче сталось
С супругом вашим?» Ведь Фиц-Фолк дородный
Был поражен подагрой благородной.

35
Затем он посочувствовал Жуану,
Сказав: «Мой друг, вы выглядите так,
Как будто сон ваш нынче прерван рано
Монахом Черным». Тот ответил: «Как,
Монахом?» — он не спрашивал пространно,
Являя равнодушие в словах,
Однако, несмотря на все усилия,
Жуан тут побледнел и стал, как лилия.

36
«О, разве вы о духе сих покоев,
Монахе, не слыхали?! — «Нет». «Преданье —
Хоть часто лжет предание любое —
Поведало нам странное сказанье,
Как будто то виденье роковое
Встречали наши предки в этом зданье…
Иль глаз их был острей — все примечал,
Однако я его тут не встречал.

37
В последний раз…» — «Не лучше ли всего, —
Вступила Аделина (наблюдая
Лицо Жуана: странно на него
Подействовала тема столь простая) —
Другой предмет избрать для своего
Рассказа? Эта тема, не блистая
Ни новизной, ни шуткою, сто раз
Рассказана была уже у нас.»

38
«О — шутка!» — возразила Мэйлор, — «Я,
Когда медовый месяц проводила,
Вдруг вижу…» — «Нет, история твоя
Без музыки звучит весьма уныло.
Я помогу…» — и тут рука ея,
Как лук Дианы, струны укротила,
И вот, уже рождается в струнах
Тот роковой, таинственный монах…

39
«Но где ж слова?» — лорд Генри вопросил, —
«Ведь, Аделина, просто, поэтесса,» —
И прочие тут выразили пыл,
Чтоб непременно прозвучала пьеса:
Ее талант весьма оценен был
И здесь не мог не вызвать интереса;
И голос, и слова, и исполненье —
Крылом ее вздымало вдохновенье.

40
Мне неизвестно, как и почему —
Притворство это леди обожают,
Наверно, нерешительность всему
Немыслимую прелесть сообщает, —
Потупив очи, пенью своему
Она тепло и сладость обещает,
И песнь ее проста – достоинство
Так редко и не меркнет оттого.

 

ПЕСНЬ ЛЕДИ АДЕЛИНЫ

1. Страшитесь! Страшитесь! Там черный монах
   Сидит у Нормандской стены,
   Он в полночь молитвы читает свои
   И мессы о днях старины.
   Лорд Амондевилл, хозяин горы,
   Поставил Нормандский собор,
   Монахов он выдворил — с той поры
   Один не ушел с этих гор.

2
Хотя был за ним закон короля
И шпага, и факел в руках,
И графской церковная стала земля —
Враг не удержался в стенах —
А этот монах от суда уходил:
Казалось, нет плоти в нем:
Он то в коридоре, то в церкви бродил,
Но не был замечен днем…

3
Он к счастью иль к горю тут сеет страх,
Я вам не могу открыть:
Монах появляется в этих стенах,
Чтоб тут до рассвета бродить;
К кровати лорда, он, говорят,
Приходит в свадебный день
И к смертному ложу приходит опять —
Без слова, стоит, словно тень.

4
Когда родился первенец, он
Глухие стоны ронял,
Он в лунную ночь, презревши сон,
Шагает из зала в зал.
Фигуру его вы узрите тут,
Но скрыто лицо во тьме,
И только зрачки внезапно блеснут,
Как очи души в огне!

5
Страшитесь его! Страшитесь! Монах
Хозяин церкви своей,
И кто бы ни жил в этих древних стенах,
Он пребывает в ней.
Амондевилл лорд только днем,
А ночью монах тут — лорд,
Перед вассалом иль королем
Во власти своей он тверд.

6
Не говори с ним в зале ночной,
Он тоже будет молчать,
И он исчезнет во тьме глухой,
И будут шаги стучать…
Небо! Спаси его! Дух или плоть,
Жив он молитвой своей;
Нашу молитву услышь, о, Господь:
Души спаси теней!

 

41
И голос стих, дрожащая струна
Миг звуки замиравшие роняла,
И вот, установилась тишина
Обычная, когда песнь отзвучала, —
И тотчас восхищения волна,
Аплодисменты вежливость являла;
Хвалили чувство, стих, и стиль, и тон —
И исполнитель пребывал смущен.

42
Прекрасной Аделине, без сомненья,
Явить небрежность жеста удалось:
В однообразье времяпровожденья
Она любила — так уж повелось —
Невольно вдруг развеять дел теченье
Застольных и небрежно, коль пришлось,
Гостям явить в подобном исполненье
Свое неоспоримое уменье.

43
Похожее /но это шепотком/
Случилось /за пример прошу прощенья/,
Когда Платона гордостью /ковром/
Сам Циник пренебрег и в упоенье
Он ожидал, что разъяренным львом
Испорченное защитит владенье
Мудрец, но в остроумье утешенье
Нашел Платон в подобном положенье.*

44
Так Аделина покрывала тенью
Полупрофессию: любой талант
Становится таким в употребленье
(Легко скользя — как истый дилетант,
Небрежностью рождая восхищенье)
И часто в нем родится музыкант;
Послушайте мисс Там иль леди Тут,
Когда они пред мамочкой поют.

45
О, вечера дуэтов и хоров!
То предвкушения и ожиданья!
И «Mamma mia!» и «Моя любовь»,
И «Tanti palpiti» — сплошь дарованья
Терзают «О, не встретимся мы вновь»,
/Друг другу надоев/ и средь собранья
Звучит «Tu michiames» из Португалии,
Коль мало вам божественной Италии.*

46
И древние забытые слова,
И нежные ирландские баллады,
И песни, что воспели острова
Атлантики, где реют волн громады,
И те, в которых вечная жива
Молитва горца, и мечты отрады
В стихи всегда живые рифмовала
Миледи и прелестно исполняла.

47
Могла сыграть и сумеречный «блюз»,
И, музыку с охотой сочиняя,
Писала эпиграммы, нежных уз
При этом никогда не нарушая.
О, голубой оттенок — тяжкий груз,
Хоть мода на него теперь такая:
Считая Поупа истинным поэтом,
Она, к тому же, признавалась в этом.

48
Аврора — коль о вкусах речь пошла, —
А это ведь барометр, которым
Мы измеряем души и тела, —
Шекспира обожала в эту пору.
Загадочность миров ее влекла
Вне праха, суеты — в ней зрело скоро
То ощущенье неземных идей
Высоких, вечных, как звезды над ней.

49
А ее милость, милостью мила,
Фиц-Фолк свой ум — когда был это он, —
Весь целиком в очах своих несла,
То был как бы сентиментальный сон
С уклоном легким в шалости – дела
Обычные для дам, почти канон,
Который я блюду: мной движет страх
Проснуться, вдруг, на самых небесах.

50
К поэзии обычно холодна,
Сторонница совсем иного чтенья:
«Обзор купаний», «Хэйли» — так сильна,
Поэма эта вызвала волненья
У леди: бардом зрима глубина
Переживаний девы, посвященья
В супружество! Ей нравились сонеты,
Коль ей посвящены, и «bouterime» ты.

51
Я затрудняюсь объяснить, зачем
В то утро Аделина тему спела,
Избрав ее из всех подобных тем,
Хотя она Жуана так задела;
Иль, видя, что он бледен, тих и нем,
Она развеселить его хотела,
Иль, может быть, разжечь его печаль —
Я это объяснить могу едва ль.

52
Теперь, во всяком случае. И он
Пришел в себя тотчас. Способность эта
Нам позволяет не нарушить тон
В круговороте избранного света,
Где — будь то шутка, чувство иль закон, —
Сверхосторожность — низкая примета,
Ее сменяет ханжество, как платье,
Чтоб не рассвирепела Гинократья.

53
И потому герой явил игривость
И, не вдаваясь боле в объясненье,
Сострил на эту тему; ее милость
Тут тоже спешно высказала мненье,
И над монахом сим повеселились,
Потребовав в престранном изложенье
Таинственное осветить создание,
Семейные раздоры и сказание;

54
О, тех рассказов страшных вереницы — и,
Хоть предрассудком их одни считали,
Как водится, другие сей традиции,
Казалось, безусловно доверяли:
Определились разные позиции
По поводу монаха — вопрошали
Жуана, не встречал ли он виденье.
Жуан неясно высказал сомненье.

55
Компания к полудню разошлась:
Одни — к привычным времяпровожденьям,
Другая часть безделью предалась,
Чаруешь, просто, времени теченьем,
А часть мужчин на поле собралась,
Чтоб там заняться новым развлеченьем:
Что ж, гончих псов обгонит ли кобыла,
Что для бегов осенних доходила?

56
Тут объявился продавец картин,
Привезший /настоящего/ Тициана,
Столь драгоценного, что, как один,
Его просили принцы непрестанно
Продать; да сам король, впадая в сплин,
С ним торговался, но, увы, нежданно
Бюджет стал тощ от низкого налога
/За что благодарим его и бога/.

57
Лорд Генри был великим знатоком
И предан — не искусству, так артистам, —
И потому владелец, движим в том
Порывом и классическим и чистым,
Тут покровителя увидел в нем:
Поговорив с ценителем столь истым,
Желал он увезти не куш, а мненье,
Которое не знало снисхожденье.

58
Тут был и старый Готт, т.е. готический
/И древний/ архитектор, привезен,
Чтоб, эти стены осмотрев критически,
Тут трещины найти, а там — наклон;
Измерив весь собор арифметически,
План неопровержимый выдал он,
Как возвести тут правильные здания,
А старые снести до основания.

59
И это реставрацией звалось.
Цена невелика /мотив известный,
Он надоел, но так уж повелось/,
Затраты все окупятся прелестно —
Вообразите, зданье поднялось
Величественное, и лорду лестно
Явить свой вкус в сияньи вековом,
Оплаченным английским серебром.*

60
И пара адвокатов, для обзора
Возможного заема, и крючок
Судейский по аренде, Лик Раздора;
Взимавший десятину старичок:
Мне кажется, они довольно скоро
«Поднимут сквайров на собор» — и влек
Крестьянин плуг, кабан бежал — все вместе
В сем образцовом собрано поместье.

61
Двух браконьеров стража тут поймала
В ловушку — ожидает их тюрьма,
Там девушка в плаще, и шляпка ала…
(Ах, боже мой, в очах сгустилась тьма:
Как видеть это больно, ведь сияла
Там, в юности… О, грусть! Но я сполна
Все оплатил) — а кстати, плащ умело
Фигуру укрывает, вот в чем дело.

62
В бутылке эль — загадка, никогда
Не знаем мы, что там играет в прятки, —
Загадку оставляю, господа,
Я тем, кто любит разные загадки.
Лорд Генри разрешить умел всегда
Любые споры, и констебль кратко
Уж доложил, что юная девица
В его владеньях жаждала укрыться.

63
Он был судья — а у судьи забот!..
Он вскроет надувательство большое,
И чтобы вел себя прилично тот,
Кому не полагается иное;
Лишь исключив аренды и доход,
Тут все почтит внимание благое,
К которому ключей не подобрать.
Девиц и куропаток — охранять!

64
Преступница была бледна — казалось,
Ее лицо покрыто белой краской,
Но цвет его был ал — при этом, алость
Естественная /наши дамы маской
Румян скрывают бледность и усталость/
Дрожа и ожидая тут с опаской
Суда, она белилами скрывала
Румянец, что сгодился бы для бала.

65
Из черных и пронзительных очей
Слеза катилась крупная, бедняжка
Ее стирала быстро, без затей
Чувствительности, не вздыхала тяжко,
Чтоб поскорей разжалобить судей,
Без наглости, которою сутяжка
Всех бесит, — дева молча лишь дрожала
И вызова покорно ожидала.

66
Разбросаны в приемной группы эти,
Беседовали в зале нежно дамы,
Потели адвокаты в кабинете,
Крестьянин и кабан — на поле; прямо
Пред окнами /как генерал в совете/
Бузил и бесконечно, и упрямо
Эксархитектор с продавцом картин,
Не уступал позиций ни один.

67
Констебль поместил девицу в холле,
Затем сей страж невинности вел спор
О том, что эль двойной гораздо боле
Морален, нежли пиво /»малый сорт»/,
И ожидал, пока девичьей доле
Решение найдет теперь синьор:
«Отца дитя!» — смущаются девицы
Номенклатурной этой единицы.

68
Итак, у лорда Генри масса дел:
Готовились и лошадь, и борзые,
И весь подвал от суеты гудел,
Готовя отбивные, заливные:
Имеющий значительный надел
В деревне объявляет дни такие,
Когда он кормит, поит всех подряд
(«Открытый дом» — совсем иной разряд)

69
В неделю раз всегда без приглашенья
(Так «общее» я вольно перевел)
Помещики находят угощенье,
Являясь прямо, так сказать, за стол,
И тут, в приятном времяпровожденье
За винами сегодня уж завел
Сосед с соседом вечный разговор
О выборах и о хозяйстве спор.

70
Лорд Генри в этих выборах знал толк,
Он округ рыл, как мышь, хотя затраты
Значительно росли, ведь старый волк,
Шотландский лорд тут властвовал когда-то
Теперь его сынок спешил престол
Занять и представлял, швыряя злато,
«Другие интересы» /интерес
Единый, да из разных нор он лез/.

71
Благожелательный Амондевилл
На все готов для них, он благородно
Тем честь предоставлял, а тем дарил
И обещал всем прочим что угодно,
Хоть этим сам он озадачен был —
Однако обещать довольно модно:
Он что-то исполнял, а что-то — нет,
И уважал его за то весь свет.

72
Он друг свободолюбцев и свободы,
А также друг правительству и так
Он бороздил патриотизма воды,
По принужденью суверена стяг
Неся /питомцем либеральной моды/
И «недостоин был сих малых благ»,
Которыми б «пожертвовал без слова»,
Однако же закон — всему основа.

73
Он «смел признать» /Кто вывел эту фразу?
Английский? Нет, парламентский язык/,
Что дух нововведений раз от разу
Все более определяет «сдвиг»
И приведет, конечно же, не сразу,
К общественному благу; он достиг
Немалого, но пост, хоть благороден,
Однако боле нуден, чем доходен.

74
Друзья и небо знают: он желал
Спокойно жить с счастливою семьею,
Но мог ли он покинуть как вассал
В эпоху смуты «и царя, и Трою»!
Чтоб демагогии тупой кинжал
Рассек георгиев узел, что собою
Связал /болезни старой вопреки!/
И общины, и лордов, и полки!

75
И «ежели долг дальше позовет
По лестнице гражданской» — он без слова
Последует, пока его народ
Не отзовет, — и не возьмет чужого,
Другим он оставляет весь доход;
Когда же лорд уйдет, пускай иного
Найдут — да вот кого?! Где это имя?
Так англичан — не заменить иными.

76
Но он был независимого духа,
Гораздо независимее тех,
Кому не платят, — как солдат, как… муха —
Короче, среди дел или утех
Лишь профессиональный глаз и ухо
Возвысятся; пусть тут и кровь, и грех,
Но деятель все видит свысока
/Он, как лакей, дав нищему пинка/.

77
Все это Генри знал и говорил
/Лишь кроме строк последних…/ Впрочем, да…
Довольно. Я развил ненужный пыл,
Хотя ум независимый всегда
Иль намекал, иль дерзостно острил
Про кандидатов. Это ерунда —
И полно: уж обеденный звонок;
Воспеть молитву, я, увы, не смог —

78
Я опоздал — и продолжаю пьесу:
То был банкет, как в прежни времена,
Когда шли на обеды, как на мессу:
Обжорство тут гремело дотемна —
Сегодня же и скрягу, и повесу
Сюда влекло, и зала уж полна,
Скучна, всем жарко, блюда холодны,
Формальности и все раздражены.

79
Тут фамильярность сквайра, ласка лорда,
Что снисходил к соседу, — и лакей
Нес блюда чрезвычайно зло и гордо,
Теряясь сам от гордости своей, —
Но и страшась задеть иную морду,
С кухонной высоты склонясь, — милей
И ласковей! — мог стоить грубый жест
Ему, да и хозяину, их мест.

80
Тут мастера охоты и питья,
Чьи псы исправно гнали, и стрелки
Прекрасные, и шумные друзья,
Что браконьера привели с реки;
И, душ ловцы, церковные князья
Массивные не в меру; старики,
Любившие пари, а также тот,
Кто не псалмы, а прибыли поет.

81
Конечно, городские остряки
И франты-мозгляки, на мостовые
Устав глазеть, дурея от тоски,
Явились на траву глазеть, впервые
Вставая в девять. С правой же руки,
Сидит со мною — ангелы благие! —
Сам Питер Пит, живой переполох,
И так орет, что я уже оглох.

82
Я знал его в веселые денечки:
Да он гурман, а вовсе не прелат:
Он все остроты доводил до точки,
Пока судьбы медлительный обряд
(О, провиденье! Кто твои цветочки
Предугадает? Все дары — вредят)
В Линкольне не явил ему приход,
Где он вовсю орет и много жрет.

83
Всегда он проповедовал шутя,
И были шутки на псалмы похожи,
Но мудрость — беспризорное дитя
В болотах этих, где не встретит боже
Ушей открытых, и ему, кряхтя
Крестьянином, пришлось, увы, стать тоже,
И выбивать чредой усилий длинной
Из прихожан лишь хохот лошадиный.

84
Есть разница, как в песенке поется,
«Меж королевою и нищим» – или
Была /с двумя последними, сдается,
Не слишком благородно поступили;
Об этом пусть правительство печется —
Не мы/, и вы б различье уловили
Меж нашей и спартанскою едою
/Хоть вскормлены обеими — герои/.

85
Из всех несообразностей резон
Нелепейший — деревни различенье
И города, который предпочтенн
Был теми /крайне стойко это мненье/,
Кто в скудости природой наделен
И потому всегда являет рвенье,
Лелеет план, амбиции, весь — дело,
Лишь этим жив и нет ему предела.

86
Но «en avant!» Сочится мягкий свет
Над пышными банкетными столами.
За трапезой цветет в нас чувств букет,
Считаются давнишними друзьями
Венеры — Вакх с Церерою /воспет
Уж их союз, мы это помним с вами/,
Шампанское ведь выдумано ими,
И воздержанью вторит гнев богини.

87
Обед, как говорится, шел вовсю.
Жуан уселся сонный и смущенный,
Рассеянно салфетку мял свою,
Сидел, как будто к стулу пригвожденный,
Являя равнодушье к питию,
Не замечая, как неугомонный
Сосед со стоном: «Умоляю вас!»
Просил кусочек рыбы в третий раз.

88
И тут он встрепенулся — миг глупейший —
Приветствовал подобием кивка
И покраснел: чувствителен мудрейший
Особенно к насмешке дурака,
И полетел уж к блюду жест живейший,
И о тарелку стукнулась рука,
И, как придя к последнему обеду,
Полпалтуса он положил соседу.

89
Нет, здесь была не грубая ошибка —
Тот оказался рыбы знатоком, —
Однако же стеклянная улыбка
Других шепнула явственно о том,
Что он их обделил; когда ж он зыбко
Пробормотал о торге их овсом,
Решили, что юнец нелеп и вял:
Три голоса лорд Генри потерял.

90
Узнай они, что ночью видел он
Живое привиденье, не судили
Его б так строго, хоть, попав в полон
К гастрономии, несколько остыли
К подобным утонченностям: как сон
Их влек; меня две вещи удивили:
Ужель в телах таких душа жила?
Ужель у душ такие вот — тела?

91
Но более улыбок или слов
Всех этих сквайров, затаивших мненье,
Что он сегодня, просто, не здоров, —
Ведь был Жуан блестящее явленье
Средь местных заправил и остряков
(И не секрет: слушок иль обсужденье
Любой особы новой тут вполне
Доставит наслажденье мелкотне) —

92
То был Авроры взгляд с едва заметной
Улыбкою — она являла редкость
И потому причиною приметной
Была, как видно, вызвана — ни едкость,
Ни обещание любви ответной,
Да и иных мотивов, коим меткость
Улыбки женской сообщает силу,
В улыбке этой мягкой не сквозило.

93
Она лишь созерцала, удивленье
Иль жалость выражая? — и Жуан
Впал тотчас же в досаду и смущенье,
И то был светской мудрости изъян:
Мой бог, подобной девы наблюденье —
Уже победа! Помешал дурман
Ночного происшествия ему
Сообразить тут быстро, что к чему.

94
Она чуть покраснела и была
Спокойною, что осложняло дело:
Не опустила глаз, а отвела
Их в сторону, немного побледнела —
Но отчего? — иль душу грусть свела?
Не знаю, эта кожа цвет имела
Чистейший и сияла холодна —
Под ясным солнцем резвая волна.

95
Здесь Аделина вся была — вниманье,
Следя, колдуя, снисходя ко всем,
Кто проявлял и рвенье, и старанье
В еде и ухитряяся при сем
Достоинства и ласки сочетанье
Явить, как и положено всем тем,
Кто помогает мужу или сыну
Пройти переизбрания стремнину.

96
Хоть это было, в сущности, типично,
Жуан, на Аделину бросив взгляд,
Когда она играла столь привычно
Блистательную роль, — так в маскарад
Вливаются шутя /лишь необычно
Взглянув, она вдруг выдала заряд
Презренья, утомленья/, — вопрошал:
«Что в ней реально!» — и ответ не знал.

97
Так живо леди двигалась, всего
Касалось тотчас слово иль вниманье;
Зовут добросердечием его
И ошибаются — тут, суть, желанье
Подвижности*; не роль, а естество,
Не ложь, а правды искренней сиянье;
Увы, на свете искреннее нет
Того, кто привлекает «ближний свет».

98
О, этот дар романтика, актера
И делает героем — и глупцом, —
Оратора, поэта и танцора,
Где малое теряется в большом;
Средь финансистов этот дар – опора
Министров, что в изяществе своем
Так цифрами рисуют, в наши дни
Поэты арифметики они.

99
Хоть дважды два у них не выйдет — пять,
И все-таки, на вещи глядя шире,
Им часто удается доказать,
Что результат, все ж, три, а не четыре.
Сужу я по тому, что людям взять
Тут удается: есть ли в целом мире
Такое море, как их Фонд Невзгод?
В нем деньги тонут, только долг плывет.

100
Да, Аделина, вся очарованье,
Фиц-Фолк была не менее нежна.
Дворянское так строго воспитанье,
Насмешка вообще запрещена,
Но этих голубых очей мерцанье!
Они переживали все сполна,
Откладывая смех на этот раз —
Ведь он был неуместен тут, сейчас.

101
Но кончен день — кончаются все дни.
И вечер тоже — кофий на столе.
Всех ждали экипажи, и они
Поднялись: с реверансами во мгле
Нескладные матроны меж родни,
Достойные эсквайры, на челе
Храня благоговенье пред столом
И леди Аделиною — при нем.

102
Хвалили красоту ее и милость,
И теплоту любезности, притом
Столь искренне, что в их очах светилась
Божественная правда — ни в одном
Тут зависть даже не пошевелилась:
Она была достойна в доме сем
Царить — а платье! — в линии простой
Таилось упоенье красотой.

103
Пока впивала сладостная леди
Хвалу — конечно, в виде возмещенья
За все ее улыбки на обеде, —
Все гости покидали помещенья:
Они все были близкие соседи…
Их лица и их семьи, их движенья,
Их жены, совершенные невежды, —
Растрепанные локоны, одежды!

104
Она молчала. Прочие тотчас
Язвительной взорвались эпиграммой.
Тут Аделина подала свой глас
«Хвалы небрежной» и как бы упрямо
Ушедших защищая в сотню раз
Язвительнее, — эта мелодрама
Сладка, сладка в вечерней тишине!
Лишь от хвалы бы удержаться мне…

105
Лишь наблюдалась пара исключений
Из этого веселого ройка:
Аврора — вся спокойствие движений
И дон Жуан, хоть мой герой пока
По части остроумных обобщений
Считался первым, он молчал, кивка
Не обронив и ни одной остроты
В кипящие не влил водовороты.

106
Конечно же, прелестная Аврора
Бросала понимающие взгляды,
Иль так ему казалось: очень скоро
Мы осудить отсутствующих рады;
Воздержанность его от разговора
Понравилась, и то была награда,
Когда в укромном он сидел углу
И созерцал изменчивую мглу.

107
Тут помогло немного привиденье —
Как привиденье, он теперь молчал,
И это было милое везенье,
И вот уже он снова ощущал
К Авроре это нежное влеченье,
Которое недавно утерял, —
О, это чувство чисто, идеально,
Так что почти, мне кажется, реально.

108
Прекрасная любовь минувших дней,
Надежды и небесное незнанье
Того, что называют меж людей:
Земное, бренное существованье, —
Тут взгляд единый выше и живей,
Чем выси всех времен, — о, то дерзанье
Немыслимое — чудо, быль и бред,
И им в любимом сердце был ответ.

109
Из тех, кто память сердца сохранил,
Любой вздохнет: Киприда — милый сон!
Хотя б единый луч нас озарил…
Бессмертный мирт в душе Анакреон
Вокруг жезла Эротова обвил —
Ах, как глумливо время! — хоть и он
Жестокой шуткой нас разил не раз,
Поем мы Alma Venus в этот час.

110
И полон нежных чувств и упований,
Меж двух миров под полночи крылами
На ложе лег Жуан — но для мечтаний,
А не для сна, и увлечен не снами,
Но ивами: мятежных содроганий
Следил игру бессонными очами,
И сонм щемящих дум пред ним возник –

От них рыдает юный и старик.

111
Царила тишина. Он был раздет,
В ночной сорочке, без culote, жилета
И прочего, но в нем глубокий след
Оставил дух, и, лежа тут без света,
Он ждал — ждал гостя. Вероятно, нет
Тут объясненья; кто не видел это,
Тот не поймет, зачем он, напряжен,
Сел на кровать, забыв совсем про сон.

112
И не напрасно. Чу!.. Кто там идет?
Я вижу, вижу что-то под окном…
О, бог мой! Это… это — это кот.
Не дьявол ли явился в лике том?!
Нет. Кошка в свой таинственный поход
Перебегает ласковым шажком,
Как дева, что на первое свиданье
Бежит, дрожа от неги содроганья…

113
Опять — что это? Ветер?.. Нет, то шаг…
На сей раз вновь таинственный монах
Шагает мерно, как строки /иль как
Должны б были звенеть строки в строфах/
Вновь, только ночь на мир прозрачный мрак
Надела, люди в снах /и как в цепях/ —
Лишь бриллианты звезд мерцают – вновь
Тот шаг тяжелый, леденящий кровь!

114
Сей звук — как будто пальцы по стеклу —
От коего родится содроганье;
Гардины шорох, что летит во мглу,
Как темных вод и берега лобзанье;
Жуан сидел — бежала по челу
Дрожь легкая, ведь это испытанье!
И те, кто слишком верят в неземное,
Не вздрогнут ли, дух встретив пред собою!

115
Глаза его открыты… Да. А рот?
О, да, эффект обычный изумленья,
Когда вдруг немота язык сведет
И двери красноречья от волненья
Открыты, будто речь сейчас грядет…
Все длился звук, рождая потрясенье
Всего земного. Он сидел теперь
С открытым ртом. Что вслед открылось? Дверь!

116
Она открылась с скрежетом. Зов ада!
«Lasciate ogni speranza voi» — сей звук
Был страшен, как стих Данта, тьмы громада,
А также эта станса — только слух,
Не слово, передаст сей ужас! Надо
Метнуться тени — и героя дух
Уже трепещет! Что там, перед взглядом?
Что если подойти и встать с ним рядом?

117
Опять, скользя легко, открылась дверь?
Летит так чайка ровно над водою.
И снова дверь закрылась, но сквозь щель
Он видел тень, колеблему свечою;
Ужели снова двинулась? — ужель!!
Да, темноты черней, закрыл собою
Дверной проем высокий капюшон.
Монах проклятый. Все же это он.

118
И дон Жуан тут явно задрожал,
Как прошлой ночью, но, устав от дрожи,
Решил: сие ошибка; но отпал
И этот вариант решенья тоже:
И собственный уж дух его восстал,
Чтоб бросить вызов дьяволиной роже:
Смешенье духа, плоти эта сила
Отвергла — и душа одна парила…

119
И страх его перерастал уж в гнев,
Гнев — в ярость; он вскочил — тень отскочила,
И дон Жуан, теперь уж осмелев,
Решил добиться истины хоть силой —
Но карту ту открыть! Он, словно лев,
Готов был всем рискнуть в прыжке; могила
Его б не устрашила! Отошла
Могильна тень и у стены ждала.

120
Жуан рукою двинул… Смерть и ад!
Рука нашла лишь камень и, при этом,
В окно струился лунный водопад
И серебрил весь холл нездешним светом…
Он вздрогнул. И храбрейшему грозят
Все страхи, коли он с таким предметом
Столкнется; о, как странно, пустота
Пугает ум, и сердце, и уста.

121
Но тень ждала. И голубые очи,
Как будто в склеп позвали, но при том
Дыханье тени было нежно очень —
Он сделал шаг — увидел над челом
Чудесный локон, и во мраке ночи
Блеснули зубы свежие рядком,
И лунный луч живой парил над ним,
И растворялся тотчас в серый дым…

122
Жуан был потрясен, и все же, суть
Понять желая, руку устремил…
О, боже! Он нашел под тканью — грудь!
Казалось, сердца стук там слышен был!
Конечно же, он мог бы присягнуть,
Что в первый раз, явив излишний пыл,
Ошибся в темноте, попал рукой
Он в стену, а не в тело пред стеной.

123
А это было тело. Капюшон
Скрывал такие сладкие черты!
И светлый подбородок, как точен
Из кости — плоть и кровь из темноты
Явились, и упал наряд, и он
Явил кого же?! — «Боже, это ты!»
Благое провиденье! Нежный шелк
Одежд и шаловливая Фиц-Фолк!