Образ «маленького человека»
А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский.
Надо прежде всего наметить некую общую связь между этими образами. Первое, что их связывает — влияние Пушкина, та основная идея, которую он внес.
Пушкин был первым писателем, который ввёл в русскую литературу «маленького» человека. Тут необходимо заметить, что понятие «маленький человек» употребляется не в общепринятом смысле, а более широком, связанным напрямую со значением слова «маленький» — незаметный, незначительный, ничтожный, жалкий; маленький человек — тот, с которым никто не считается, которого никто не ценит, над которым каждый позволяет себе издеваться, который понимает свою жалкость и не в силе изменить своё положение.
Тем не менее, это образ социально обусловленный: маленькие люди являются недаром в николаевскую эпоху, когда стремительно идет расслоение дворянства и появление разночинцев. Пушкин чутко уловил эту утерю дворянством его роли, ведь меняется социальная карта, и дворянин уже не обеспечен уважением: чин заменяет все.
1. У Пушкина первый «маленький» человек — Самсон Вырин, «своим четырнадцатым классом защищённый разве что от побоев…». Введение к «Станционному смотрителю» звучит как вступление в эту важную для нашей классики тему: там Пушкин оправдывает появление такого героя на страницах его повести. Классически лаконичный Пушкин вдруг разражается длинным вступлением. Вот только часть его:
Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут — а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него, как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принужден он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздраженного постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут — колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную!.. Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования, сердце наше исполнится искренним состраданием. Еще несколько слов: в течение двадцати лет сряду, изъездил я Россию по всем направлениям… и пр.
Я подчеркнул слова, которые стали девизом нового направления в литературе, смыслом всей темы о «маленьком человеке». Далее, у Пушкина есть такая повесть «Барышня-крестьянка», где разыгран, внешне, изящный усадебный роман с переодеваниями, однако эта барышня, которая является на свидание в виде крестьянки… она почему-то тоже просится в нашу тему, поскольку герой до счастливой развязки ощущает дилемму, которую надо решить…
Евгений из «Медного Всадника» — новый герой, и снова совершенно неожиданный. Его крохотные мечтания разбиты в прах стихией. Евгений сходит с ума. «Маленький человек» оказывается неустойчив и жалок, его бунт, который так восславили советские критики, на самом деле крик, который покончил с его сознанием.
Совсем другое лицо – Германн. Это тоже «маленький» человек, однако метит в наполеоны. И его образ снова оригинален, открывает совершенно новую страницу в нашей культуре, тут уже на горизонте появился Раскольников и прочие герои Достоевского…
2. «Маленький» человек Гоголя — Акакий Акакиевич. Гоголь идёт дальше в разработке идеи: Акакий Акакиевич – ничтожество, однако просит сострадания… Его интересы и чувства более свойственны муравью, он букашка, и тем не менее, он «человек и брат твой». Гоголь намечает основную дилемму темы.
Его герои — Иван Иванович, Иван Никифорович, Иван Фёдорович, помещики в «Мёртвых душах» — настолько малы, то есть ничтожны и даже мерзки, что уже и не вполне люди. «А все эти семенящие, шныряющие и шаркающие Перепенки, Голопупенки, Довгочхуны и Шпоньки — не люди, а редьки» (А. Белый). Гоголь показывает человеческие пороки, недостатки, слабости на примере этих полуфантастических существ, он — писатель-фантаст. И после яркой гоголевской фантасмагории, после его абсурдизма Достоевский возвращается к реализму. Его маленькие люди — и Макар Девушкин, и Мармеладов. Все они — Вырин, Башмачкин, Девушкин, Мармеладов — мелкие чиновники, так что можно говорить об определённой социальной принадлежности «маленького» человека…
У Акакия Акакиевича нет внутреннего мира, он выражается междометиями, он схема, модель литературного типа «маленького» человека (его составляющие: низкая должность, постоянные унижения, бедность, одиночество, отчуждённость, ничтожность мечтаний). В этом плане «Бедные люди» — расшифровка «Шинели», то, что мог бы написать Гоголь, если бы был реалистом. Макар Девушкин — образ, построенный по данной Гоголем модели. Многим показалось, что Гоголь «издевается над «маленьким человеком»», (Белый, 30) но на самом же деле унижает жизнь, а не писатель, а «жалость унижает человека, она игнорирует его свободу, завершает и даже овеществляет его» (М.М. Бахтин).
3. Между «Шинелью» и «Бедными людьми» можно найти множество параллелей.
И самая главная из них — Макар Девушкин, как и Башмачкин, — переписчик. Хождение Башмачкина на цыпочках — и стоптанные башмаки Девушкина, прохудившаяся шинель и оторвавшаяся пуговица, всё тесно связано. Акакий Акакиевич ничего не умеет кроме переписывания: «дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тёр лоб и наконец сказал: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь».
Девушкин тоже умом не блещет: «я, Варенька, старый, неучёный человек; смолоду не выучился, а теперь и в ум ничего не пойдёт, коли снова учиться начинать», «я туп, я от природы моей туп, так я не могу слишком важных сочинений читать». (стр. 85.) Над Акакием Акакиевичем издеваются сослуживцы: «молодые чиновники подсмеивались и острили над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьёт его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом», то же и с Девушкиным: «Не пришёлся им по нраву, так вот и пошло на меня. Сначала началось тем, что «дескать вы, Макар Алексеевич, того да сего», а потом стало — «что, дескать, у Макара Алексеевича и не спрашивайте». А теперь заключили тем, что «уж конечно, это Макар Алексеевич».
Акакий Акакиевич приглашён на вечер к помощнику столоначальника: «его уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час в переднюю и вновь осмотрели его шинель. […] Потом, разумеется, все бросили и его, и шинель и обратились, как водится, к столам, назначенным для виста». Подобное место находим и у Достоевского: «Смеялись ли они, нет ли надо мною, не знаю; только сами они всю ночь напролёт проиграли, и когда я вошёл, так тоже играли. Мел, карты, дым такой ходил по комнате, что глаза ело. Играть я не стал, и мне сейчас заметили, что я про философию говорю. Потом уж никто со мною и не говорил всё время» (стр. 41-42.)
Акакий Акакиевич и Девушкин оба живут в лишениях, на всём стараясь экономить, один — ради шинели, другой — ради девушки, Варвары Алексеевны (обе женского рода). «Шинель»: «Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что нужно будет уменьшить обыкновенные издержки, хотя по крайней мере в продолжение одного года: изгнать употребление чаю по вечерам, не зажигать по вечерам свечи…»
«Бедные люди»: «А моя квартира стоит мне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре с полтиною, а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не всегда, а теперь вот и на чай, и на сахар выгадал».
Акакий Акакиевич косноязычен: «уж ежели захотят что-нибудь того, так уж точно того», так же и Макар Девушкин со всеми, его «часочек», «уголочек», «голубчик», «личико», «придумочка», «маточка», «головкой», «ангельчик», «книжонка», «шуточка», «душенька». Уменьшительно-ласкательных суффиксов так много, что кажется, будто те места, где Девушкин обходится без них, звучат одинаково. О своей головной боли и о смерти Горшкова он говорит одним тоном. Из-за нагромождения «маточек», «голубчиков» и «ангельчиков» любовь Девушкина к Варваре начинает казаться глупым фарсом, издёвкой, жалкой шуткой со всеми «как тогда, как я поцеловал вас, Варенька», «Как же я к вам приду? Голубчик мой, что люди-то скажут?» и «Вас увозят, вы едете! Да теперь лучше бы сердце они из груди моей вырвали, чем вас у меня!»
Девушкин читает «Шинель» и возмущается, увидев в Акакии Акакиевиче себя. Не желая мириться со своим положением, он произносит оправдательные речи: «Я ведь и сам знаю, что я немного делаю тем, что переписываю, да всё-таки я этим горжусь: я работаю, я пот проливаю» — казалось бы, Девушкин, в отличие от Акакия Акакиевича понимает ничтожность своей работы. Но далее, как и Башмачкин, Девушкин начинает любоваться буквами и завитушками: «Письмо такое чёткое, хорошее, приятно смотреть, и его превосходительство довольны, я для них самые важные бумаги переписываю». И к концу романа переписывание выталкивает Вареньку из мира Девушкина: «никак не может так быть, чтобы письмо это было последнее. Ведь вот как же, так вдруг, именно, непременно последнее! Да нет же, я буду писать, да и вы-то пишите… А то у меня и слог теперь формируется… Ах, родная моя, что слог! Ведь вот я теперь и не знаю, что это я пишу, никак не знаю, ничего не знаю, и не перечитываю, и слогу не выправляю, а пишу только бы писать».
Не случайно «Бедные люди» — роман в письмах, должно быть, Девушкин разучился или и не умел разговаривать, у него некоторые выражения очень похожи на косноязычие Башмачкина: «вы, Макар Алексеевич, того да сего»… В отношении к своему делу он — вылитый Акакий Акакиевич, и в то же время у него появляется одна новая черта, которой не было и не могло быть у Башмачкина — профессиональная гордость, именно поэтому он возмущается, когда в Акакии Акакиевиче узнаёт себя.
Помимо «Шинели», Девушкин читает ещё «Станционного смотрителя»: «Я сам это видал, — это вот всё около меня живёт, хоть Тереза — да чего далеко ходить! — вот хотя бы и наш бедный чиновник, — ведь он, может быть, такой же Самсон Вырин, только у него другая фамилия, Горшков».
4. Образ этот существует не сам по себе – он входит в основной корпус тем нашей литературы, соотносится с прочими. Например, у Чехова не только мелкий чиновник, который умирает от того, что чихнул на генерала, относится к «маленьким» — напротив, этот чиновник воспринимается как трагифарс, а не как центральное звено темы. Дело в том, что и городовой из «Хамелеона» (а он власть), и офицер Лаевский, и помещик Иванов, и даже знаменитый ученый из «Скучной истории» ощущают себя не столь уж значительными личностями. Это бросает совершенно новый свет на тему.
Получается, что проблема не столько в «маленьких» людях. Можно подумать, что только они унижены, в то время как все остальные благоденствуют и живут в раю; вовсе нет – напротив, люди значительные, мыслящие, особенно остро ощущают свое положение «фортепианной клавиши», как выражается Подпольный. И он, и Раскольников поднимают бунт именно потому, что не желают быть растертыми этой пошлостью, превратиться в букашек. А это всеобщий удел, и главная проблема – именно это стирание чувств и идей, всеобщее мельчание личности – вот идея Пушкина, которую мы теперь можем правильно сформулировать.
Потому Достоевский и написал: «Все мы вышли из гоголевской шинели» — он сразу верно понял, что речь там идет не только о Башмачкине. Там дана схема этого мельчания, деградации лица, отсюда и главная задача, которая отныне стоит перед русской литературой и русской мыслью: найти лицо, восстановить его вопреки опошляющей реальности.