Сто целковых за драного пса!

2

 

Глава I

МАРТЫНКА

Мужика мать послала за хлебом, а он деньги растратил: спас пса да кота, по сотне дал за них! — так что мать его из дома гонит на заработки, он три года работал на попа и унес мешок не с серебром, а с песком, коим и засыпал огонь — спас змею, которая обратилась в девицу, добыл кольцо у ее отца-царя, и волшебное кольцо все ему доставляло, пока невеста не утащила от стыда; пес и кот его спасли и добыли снова кольцо.

 

1.

Сто целковых за драного пса!

Да это же глупость какая… Настало время дать короткую иллюстрацию на тему глупости и ума.

 

ф.16.9

НАРОДНОЕ ПОНИМАНИЕ УМА

Очень точные и верные мысли в поговорках на эту тему:

Нет роженого — не дашь и ученого.
Премудрость одна — а мудростей много. (71.2-257)

Тут как раз подчеркнута уникальность духовной премудрости в отличие от хитрости, опыта мирских дел, которые не слишком народ жалует — насмотрелись на них…

У мужика кафтан сер, да ум у него не черт съел. (2-258)

А здесь черт противопоставлен премудрости. И только в вражде и борьбе с мирским, чортовым миром, она укрепляется, довольно важная и ясная антитеза. В поговорках типа:

Прямой что дурной.
Дурака учить — только портить.

С чудным юмором описаны очень понятные вещи.

Но когда задумываемся о главном сказочном образе Ивана-дурака, сталкиваемся с разными вариантами…

Глупый да малый всегда правду говорит. (2-258)

То есть, он уподобляется ребенку, чистому и невинному, но оценка этой простоты двойственна… Дурак, кто везде да всем правду лепит.

Дураку везде счастье.
Дураку счастье, а умному — Бог даст. (То есть, жди милостыни)
Хоть дурак, да сьел буряк, а умный и так.

Эта группа пословиц ясно выражает идею везения, счастливой судьбы дураков. Видимо, и потому, что они мало понимают и о малом помышляют. В пословице выражено, на наш взгляд, легкое презрение к обделенному умом человеку, хотя умному жить труднее. Умный увяз в мирском, потому:

Много ума — много греха, а на дурне не взыщут.
С умом в ответе.
Ума много, да денег не так — и век дурак.

В сказке идет речь о совершенно другом дураке — том, который именно отвращен от мирского, его простота весьма подходила для изображения некого нейтрального типа человека Божьего.

На дурака у Бога милости много. (259)

Иногда речь о мудреце, и тогда исчезает пессимизм по поводу ума, и вот уже чисто сказочный образ:

Ума палата, а спина горбата.

 

ф.9.1

Деньги исконно не ценность в русской сказке, это уже давно замечено, и поначалу предполагаешь, что герой сказки ищет волшебного, он духовным одержим… короче говоря, достаточно тривиальный ход мысли, но потом является иная гипотеза.

Дело в том, что деньги — это ведь экономический инструмент в стране, где экономика веками держалась на произволе и приказе сверху, и деньги, во-первых, не бывали у мужика, а если и сваливались, то (это во-вторых) не выполняли свои основные функции, например, средства накопления.

И тут дело не только в исконной духовности героя, но и в особых условиях российской экономики, которая забивала инициативу и давила производителей, не давала развернуться. Деньги становились обузой и угрозой. А эти функции, как известно, для них уже внештатные! Есть еще и такая вещь, как кабаки… И получается, что даже если по-здравому рассудить, деньги — это проблема.

Но конечно, мужик глядит через них и идет неким тайным путем, не по уму живет, он не от мира сего*. Тут явный евангельский смысл.

Кризис морали находит отражение в сказке.

Мораль в иные эпохи сама становится мифом. Сегодня мы выходим из поля морали, поскольку выпали из поля религии. Это совершенно ясный закон развития общества, как, впрочем, и отдельной человеческой души.

И словами тут ничего не поделаешь — похоже на движение огромного судна, которое медленно завершает один маневр, потом так же медленно совершит другой — рвать штурвал бессмысленно, — и переломить это дурное движение возможно только возвращением святынь, осознанием себя снова духовными, что может произойти только на уровне личности, то есть, героя. Поэтому новое прочтение сказки так важно. Ведь любая сказка — рассуждение о герое, герой всегда одиночка.

И любая сказка есть модель пути.

А путь, дорога, странствие — вечная тема нашей культуры. Путешественники в русской литературе — обычная вещь, более условный код, и давно уже ученые нашли ей объяснение. Вообще, идущий всегда прав, всегда выпадает из апатичной реальности, его стремление уже искание, а потому вызывает сочувствие. Мне кажется, в нашей жизни всегда были сильны эти настроения искания — казалось, что правда — вот она, надо ее только найти, а жизнь, русский мир идут мимо нее, все как-то не попадают в правду…

Казалось, невозможно, чтобы на такой земле, необъятной, благодатной, и у таких — мирных, спокойных, духовных, добрых, — людей была такая жуткая и хаотичная и преступная и губительная жизнь, это я бы назвал мистикой пути, она и порождала и порождает до сих пор столько споров по поводу того, “что делать”; скажу прямо, на мой вкус, мистика эта — дурная…

 

Так что историчны и сложны причины, зачем сказочные герои едут из дома. Мартынку нашего мать погнала, а бывает, иная причина гонит героя… Очень простое и ясное пояснение, зачем все наши герои едут из дома, находится в Махабхарате. Там написано («Книга лесная», 16,26):

Корень болезней сознания надо усматривать в привязанности. Движимая привязанностью прилепляется душа к объектам и познает страдание.

Таким образом, разрушение привязанности, привычных связей, отрыв от дома — важное условие постижения и роста. При этом, дело не в какой-то конкретной цели, в полном соответствии с древними духовными заветами.

Действуй, но отрешись от плодов деяния (ВЕДЫ).

 

14.5 Семинар 5

Второй эпизод — служба у попа.

Даровитый юноша развивает эту тему:

— В русской сказке церковь, как комар-кровосос, я не заметил никакого уважения к священнослужителям. Например, солдат из сказки “Солдат и черт” выпускает из ада грешников и загоняет туда попов — типичный ход сказки… Поп, нанимающий работника, всегда обманывает — тут, конечно, отражено тяжелое положение крестьянина, который психологически не мог не отвергать дополнительный побор… Посему работа на попа здесь — символ духовного служения, личного служения, а не служения церкви.
— Но ведь именно поп дает Мартыну мешок с песком, с которого все и начинается. И какой же кровосос, когда герой сам согласился служить да еще и мог выбрать мешок с серебром…

 

Полистаешь — боже, сколько сказок на эту тему, то есть именно о том, как поп нанимает работников — отчего так? — вот, “Как поп работницу нанимал” — и рассказывал ей, как она будет ломаться все делая, а он будет только молиться, и “сто годов — сто рублев, богатейкой станешь!” (2,611), а вот другая (615), где диакон все просит у мужика меду, а вот третья (619): тут жадный поп перекрестит и скажет:

— Дасть вам бог — а хорош ли пирог?

Жадные и неправедные попы, в которых народ чует бездельников и обжор…

 

Тут же все иначе. Возможно, церковь рассматривается тут как первый шаг, основание всякого духовного дела. Автор “Мартынки” смотрит дальше, видит за пороками отдельных попов миссию церкви, в которой человеку впервые, может быть, представляется размышление о горнем, выбор… ¹

— Ну, Мартынушка, вот два мешка. Один с земным песком, другой с чистым серебром…

В сущности, церковь не неволит человека — дает выбор. Он может жить в миру совершенно по-мирски, качать серебро и набивать брюхо, и при этом верить в Бога и слушать заутреню — а может избрать духовное поприще. Но почему этот мешок именно с песком? и тут мы замечаем важное слово: он с земным песком…

Проверяю во втором варианте сказки (вариант Корольковой): строго — с земным… В чем отличие, и не является ли любой песок, в сущности, земным? Тогда, зачем вообще это слово? Земля, конечно, ясное начало пути, точка духовной нищеты… но надо проверить… Мне нужна помощь…

 

Публика воспринимает проблему активно и восторженно.

 

Семинар 7(1)

— Земной песок — символ земли, разумеется, надо пройти земную жизнь, вы сами говорили… Или серебро — или каторга. Достоевский…
— И… земной песок — освобождение, как бы новая точка отсчета…
— Первый шаг самый трудный, надо от земли идти, от почвы —
— Как это… забыла…, была клятва — землю ели, — тут очень народный образ…

Итак, наш герой денег вообще не понимает — ищет чего-то иного, однако не ведает пока, чего именно; однако именно эта целеустремленность без цели приносит плоды, его взор направлен сквозь вещи, он видит тайное, и за вереницей фактов разворачивается иная — тайная — реальность. (Это то, что Толстой называл “энергией заблуждения” — ср. у В. Шкловского в его книге о Толстом.)

 

ф.15.2

Балда

Естественно, сразу возникает и пушкинский Балда, который “Шел, не зная куда” и так ловко посмеялся над скаредным попом. Там тоже мужик пользуется помощью животных, правда, просто хитрит, но подтекст пушкинский иной… Тут поп в отношениях с чертями представлен как некий немец-староста, который дерет три шкуры, выезжая на народе и его доверчивости — да не тут-то было…

Пушкин вполне добродушно приплетает чертей к попу — даже рисунок старого черта до боли напоминает его автопортреты, — но все же сила героя иная: Балда в гармонии с природой, родной землей. Он на земле — черти в море.

Как и Мартын, денег не берет, договариваясь с попом служить за три щелбана, и эти финальные щелбаны — уже сарказм…

 

ф.17.7

Евангельская загадка

Притчи Христа не так просты иногда… В евангелии от Луки господин учит нерадивого домоправителя, вора, которого выгнал со службы, высказывая эту фразу, которая не сразу доходит до нашего сознания.

Лк.16.9 “приобретайте себе друзей богатством неправедным”.

Смысл ее, видимо и в том, что не следует, тем не менее, огорчаться и отчаиваться в наших возможностях. Мол, природа моя грешная, святым стать не могу, так ненавижу ее и себя — и всех вокруг. Господь создал нас, даровал эту жизнь, чтобы каждый из нас “приобретал себе друзей богатством неправедным” — мирским, нашими талантами и способностями, опытом и знанием: все это тоже может привести к свету, если человек будет верить в Бога, иметь в виду главную задачу, которой пока он выполнить не может по своей природе. Вот идея духовного реализма.

То есть, не копить богатство — а тратить его, помня о его земной, несовершенной, неправедной природе, как и себя не жалеть, помня, что ты есть временный сосуд зла, по сути…

Что бы я ни сделал в мире сем, какое бы добро ни совершил, кого бы ни спас или ни приветил — я всегда ощущаю ограниченность моих ресурсов, неспособность озарить людей, дать им свет. Я не от света, я от праха. Поэтому голова моя не пойдет кругом от мелкого успеха, удачи какого-либо проекта.

 

ст.10. Тем не менее, я “верный в малом”, я ощущаю, что иду неким путем, и вот эта идея земного пути как пути к свету — главная в притче, которая вообще подводит к знаменитой Его максиме ст.16го, что “всякий усилием входит” в Царствие.

Не следует стенать, а пока просто-напросто определить основные приоритеты: например, (ст.13) служить Богу или маммоне, потом решить следующую дилемму и т.д. — во всех речах Христа глубокое понимание нашей грешной природы и неспособности “вместить” саму премудрость. Наш путь — долгая дорога к ее началам…

 

Не значит ли этот совет не ставить метафизических и чисто духовных задач, ограничиться видимым и понятным? Призыв к простой морали, к добру по отношению к ближнему?

Все же, заметим, что управитель оказался неправедным, вороватым, он вел себя порочно и был изгнан от господина. Вряд ли тут имеется в виду первородный грех (что возможно все же) — скорее, это логичное продолжение истории о блудном сыне, человеке неверующем, который пока не нашел в сердце своем любви к господину, любви к Богу, и потому катится по наклонной…

Ему следует глубже вникнуть в свою природу — прежде чем возноситься непосредственно к Богу, — понять и осудить свои пороки, понять, как труден духовный путь, и сделать выбор.

Эта притча относится ко всем нам, и, разумеется, к нашему герою: Ваня не дорожит своим имуществом, не копил его, и свободно завоевывает “друзей богатством неправедным”. И в этом контексте земной песок — метафора богатства неправедного, нет в нем никакой ценности — вот и тратит спокойно.

 

2. ЗМЕЯ

Мартынка видит в лесу горящую в пламени змею, и она просит его помочь — засыпать огонь песком, и он говорит:

— Не велико богатство земной песок. Его тащить — самого себя мучить…

 

Оставим пока змею — тут является новая идея, связанная с песком. Эта его фраза содержит, как в почке, целую философию.

Все дело в том, чтобы не связать себя. Герой сказки преследует тайную цель, некий идеал внутренней свободы, и богатство в него не входит. Не в том дело, что деньги не нужны — нужны-нужны они, ведь нанимался за деньги, — нужны, как тысяча других вещей, однако просто они — как и другие вещи, — не входят в идеал, ломают и искажают его, лишают смысла и формы само существование и — искания.

Потому что деньги сразу окрашивают всю историю в привычный бурый оттенок, где деньги — там они довлеют и диктуют, если хотите, деньги — это уже жанр! Какие бы уроки ни извлекались из сказочного сюжета, пусть наутро золото превратилось в черепицу, но раз золото было и играло какую-то роль в сюжете, значит сразу возникает отношение: золото превратилось в черепицу потому, что герой вел себя неправильно, а отношение деньги-мораль сразу снижает уровень сказки как просто банальное искажение…

Поэтому (совет будущим сказочникам) надо обязательно убрать деньги как значимый фактор развития сюжета, что и делается в русских волшебных сказках неизменно и мудро.

Бывало у вас такое, что вы ловите себя на внимании, с которым смотрите на пресловутый портфель с миллионом долларов, который является обычной и беспроигрышной завязкой сюжета детектива? Однако тут сюжет играет с авторами обычную шутку, и когда те пытаются вывернуть его к человеческому, изобразить страсти и страдания и отношения, все лопается, драматургия ползет по швам, потому что она завязана на дензнаках — а не на реальном человеческом конфликте, потому что зритель или читатель уже заворожен этими бумажками, и не судьба, не Бог, не любовь важны — а деньги, удастся или нет ограбить банк. Где деньги — там мелочность и пошлость, и высокой драмы не получается. С этой точки зрения, гениальны некоторые сцены в высокой классике, например, эта небрежность, с которой Пушкин наделяет деньгами своего Онегина, не желая вдаваться в эти материи и рисуя (как верно отмечал Лотман) совершенно странную и нетипичную фигуру. Читатель там ждет узнаваемости и бытового реализма — поэт лепит фигуру глубокую, страдающую, игнорируя бытовые и финансовые подробности… Или обломовское возмутительное равнодушие к деньгам, или эта сцена в “Идиоте”, когда Рогожин бросает пачку с сотней тысяч в камин — там же явное перечеркивание денег, тот же мешок с песком…

Герой сказки тоже не вступает в отношения “товарного обмена”, демонстрируя равнодушие к ценностям мира сего. Он свободен и в любой момент может выбросить награду. Он вышел из системы этих отношений, а если из нее не выскочишь — никогда не познаешь иной…

Но и другое: песок есть символ неотмирности, духовной силы, которой он и угашает огонь. Но теперь уже надо разобраться со змеей.

 

Вообще, змея — ядовитая бестия, ничтожный хищник, символ Божьего проклятия, но при этом:

змеи — древесные божества,
змей охраняет яблоки Гисперид,
Метамп получил от змей второе зрение.

С одной стороны:

змей совратил Адама и Еву,
от змея “проклятие пало на отношения между полами” (см.6.111),

но с другой:

змея “научила нас разборчивости” (поняли, что “работа демиурга была несовершенной”) (6.132),
змея — крылатая — или утерявшая крылья (бескрылый дракон),
змея пресмыкающаяся, проклятая — но, впрочем, как и сама земля за грех Адама… и потому она наша родня, исконная, наша природа — змея, уж никак не птица или слон…

Змея знала нечто, что привлекло внимание прародителей — премудрость земная, вот в чем смысл: змея — премудрость; это приобщение к тайной мудрости духа, первая станция на пути к знанию, — а что значит пленение змеи? — красивая символическая картинка, когда змея горит, плененная, это на духе лежит печать, и любое духовное знание надо понять, расколдовать, раскрыть;

А почему она горит в огне?

Видимо, это огонь земных страстей, которые обуяли человека и мешают познанию, мешают Пути… Сказка со всеми ее персонажами оказывается монопритчей, т.е. анатомией одной страждущей души. Потому что он спасает не змею — душу свою спасает от этого огня, и тут разворачивается строгая логика, ведь это верно, что любой земной путь начинается с огня, не погасишь — сгоришь за грош. Теперь он не от мира — долог путь к постижению и спасению.

 

Она, конечно, благодарит его за избавление и говорит, что она красавица и дочь подземного царя. Идут три года — подходят к камню, она ударилась и сделалась красавицей.

 

КАМЕНЬ

Итак, к камню путь долог, а камень — твердость, истина, премудрость.

Камень — всегда выбор, самый решительный момент и у индусов, и у европейцев. Камень алтаря, жертвенника, философский lapis. И разумеется, камень на перепутье, перед которым стоит васнецовский богатырь, олицетворяя Россию…

В эпосе “Махабхарата” (Васудева, 21.59) читаю:

Под завалом каменных глыб уже ни меня, ни коней невозможно было разглядеть, о царь! Тут отважнейшие из вришнийцев, бывшие в моем войске, бросились бежать… И вот воздел я важдру, любимейшее мое оружие, дробящее любые камни, и расколол все эти каменные глыбы.

Камень неизменно у всех народов — символ твердости и таинства природы. В Европе алхимики возвели его на вершину знания, вот К. Юнг (2-26): “Камень — вершина всех элементов” ².

Его сравнивают с Христом, Он краеугольный камень… Церковь возведена на камне, давшем Петру имя. Философский камень мистиков и алхимиков в работах современных исследователей обрел новый лик, все это оказалось весьма значимым. Камень издревле был связан с самыми глубокими религиозными и мистическими прозрениями как символ цельности, прочности… Это вера в то, что сжатием материи был получен ее сгусток, таящий глубины смысла ушедших миров. Современный прагматичный ум с легкостью отмел всю эту красоту и мистику…

 

И раскрывается метафора Христа, великая притча о камне:

“Камень, который отвергли строители, сделался главою угла.”

1 Он отвергнутый камень, который стал главою угла. В мире произошло незримое разделение и изменение, все движется, и растерянные люди не понимают, что привычные ориентиры стерты… Строится Храм, а люди по привычке молятся идолам. Отброшенный камень стал центром нового духовного мира — именно потому, что их мир полон, в нем нет пустот и нет искания, нет жажды — отсюда отупение и глухота.

2 Они строят мир без Духа, вне Бога, у них нет камня — в смысле, цельности и смысла, потому что камень — это и символ единства, атома, в котором мир, и этот их дом не м.б. частично духовен, нет частичной правды — Духу нет в нем места.

3 Камень — раздавит! — это тайное раздавит все твои идеи и убогие идеалы, в которых ты удобно устроился поспать; не вмещай его, не вводи его в систему категорий, которые придумал лукавый ученый умишко.

Фарисеи далее лукавыми своими вопросами именно и делают то, о чем Он предупредил: Слово сказано — они не поймут. Они погрязли в своих играх и загадках — этой загадки им не решить. Вера дарует человеку высшее зрение, способность в какой-то сокровенный миг проникнуть в таинство, делает его разум и душу открытыми.

 

Духовное понимание этого символа усилено многими возможными параллелями. В сказке “Горошина” (от Корольковой, с.243) старуха потеряла горошину, она закатилась в щель и стала расти. Она растет до перекрытия — потом до крыши, потом выше крыши, мужик снимает крышу и не знает, что делать дальше! — и получают они богатый урожай с одной этой горошины — и больше ничего не нужно.

Вот чистая христианская притча, нежданно повторяющая притчу Христа о камне…

*

Змея, ставшая красавицей на камне, — обретенная цельность, условие душевной красоты и силы. Теперь герой вступает на новый круг.

Человек живет тайным упованием — и в мире и согласии с природой, зверьем и землей — важнейшая черта русского мировоззрения.

 

3. ЯВЬ ИЛИ СОН?

Далее они отправятся к царю подземному, и он спросит: — Это явь или сон?

И действительно, царь задает этот странный вопрос…

 

Подземный мир — видимо, ничем не отличается от морского царства или надзвездных бездн. В народном сознании, любая сфера символизирует мир иной, мир Духа.

Но зачем этот странный вопрос? Тут, видимо, разворачивается целая новая, онтологическая, тема, ибо в этом мире надо право иметь, чтобы сказать: это явь; в мире духа нет установленной реальности, тут ничего невозможно доказать, и премудрый царь оказывается беспомощен, как ребенок.

Может быть, и другое значение не менее актуально: царь потерян, раздвоен, пребывает в двух стихиях, не принадлежа ни к одной. А вот Мартын теперь умудренный, он теперь уже знает, что просить у отца, — колечко. Мудрость приносит плод: он берет лучшее на сей раз, не песок… Так завершается еще один круг его духовной эволюции. (Символ — кольцо). Она обретает зримые черты.

 

Мне тут хочется сделать одно нужное замечание.

Вспоминается усмешка критика, полагавшего (по иному поводу) наивным придавать такое значение простым символам, и как можно считать простой сказочный эпизод, писанный, с Божьей помощью, максимум веке в 17м, разработкой онтологической темы? А мне, напротив, кажется наивным именно отказ от этого. Мне кажется наивным чтение эпизода один к одному и не-придание ему никакого значения. Мне кажется, что не так много сохранилось у нас памятников русской словесности и не так много дельного о них написано — а главное, то жалкое место, которое они ныне занимают в нашей культуре, сознании, школе и пр., — безусловно, подвигают на попытки более глубокой интерпретации.

И это ни в коем случае не выдумывание значений. Мы просто иногда выражаем свои наблюдения и прочтения современным философским языком — для точности и лаконизма, — но проблема существования, сущего, весьма важный сказочный мотив, который вряд ли можно упустить из виду в работе, которая претендует хоть на какую-то глубину…

 

4. И тут наступает тупик.

Почему царь всегда грозит голову срубить, если не будет дворца? Власть бессмысленна, все ее приказы и интересы бессмысленнны… Ну, зачем ему еще один дворец, да еще с такой смертельной срочностью? Написано: “подумал-подумал” (а в другой сказке царь “встал в тупик”), т.е. он не ведает, что ему надо, к одному дворцу другой. Однако сказка выявляет призрачность материального богатства: был дворец — и нету его.

Но дело не только в этом; тут еще намек на то, кто, собственно, строит все это великолепие — и дворцы и прочая…

 

Герой теперь говорит:»Человеку все возможно» — только теперь, когда познал силы свои природные. Это не кичливость, а спокойная уверенность, однако подводит алчность и мещанство невесты: она украла кольцо, которым воспользоваться не умеет /к мышам попала!/.

Человек с универсальным сознанием, вобравший земную мудрость, спокойно верящий в Бога… Все пройдет, и невозможно его победить, потому что он в союзе со всеми силами земными и небесными, и ни от одной не зависит. Это формула свободы, как ее понимает народное сознание, существующее в единстве с природой и Богом.

И о природе надо сделать дополнение.

 

Глава II

ф.16.2

ПРИРОДА по Якову БЕМЕ

Единство с природой, в сущности, просто слова, потому что мы ощущаем себя совершенно отличными от нее и пугливо стряхиваем капли дождя… Это единство, однако, крайне важно, и половина сказок говорит об этом — причем из самых глубоких и серьезных. Это единство предполагает некую ответственность разумного существа, ведь нам ясно предуказана — еще с Адама — ответственность за природу, понимание единства с нею, единого греха и единой судьбы.

 

Яков Беме много писал об этом.

Центральное лицо — Христос. Христос приходит и преображает и природу — Его сила, как дерево, простирает ветви «и охватила всю природу, боролась с яростностью и злобой, бывшими в природе, и с князем ее, пока не победила и не взяла князя яростности в его собственном дому.» (то есть, в мире сем) (20,9)

То есть, что такое эти пары, Буй-волк и Иван-царевич или стандартный Кощей, взметающий лес, или морской царь, взметающий в злобе море — все это, видимо, мистическая вечная борьба тьмы и света, дикости и божественного просветления в природе, да и мы являемся ее частью, а потому и душа человека, как известно, «арена битвы».

А дальше у Беме идет текст, который предлагает нам параллель, что называется, на грани… Великий мистик долго описывает «миллионы сладких веточек», христовых побегов Духа, разумеется, которые протянулись везде в природе, в которой был побежден дух тьмы, и «кто из язычников ел этих веточек, тот избавлялся от дикости природы, в которой родился, и становился сладкой ветвью» — но потом купец забрал их и стал торговать веточками, отравил их; потом вообще стали подменять товар. (10)

— это сказано о католичестве, индульгенциях и прочих ересях, однако мы тут говорим о сказках, а во многих сказках находим тему темницы, в которую заключена дева или царевна, — короче, во тьме заключен свет, и Кощей сторожит. Нам совершенно непонятно, зачем Кощею дева. Его единственная задача абсолютно во всех подобных сюжетах просто запереть ее, скрыть от мира, лишить мир — ее; тут уместна и притча Христа о свече, которую не ставят под сосудом, потому что свет должен войти в мир — тут и разворачивается борьба, и единственным средством погубить деву, загасить свет — укрыть его, запереть. (Помните, царь запер Жар-птицу в комнате, чтоб народ не баламутить?)

И нам кажется тут возможной более смелая параллель.

 

Вот еще отрывок из другой части книги.

Природа трудится с высочайшим усердием над поврежденной и мертвой землей, чтобы она порождала небесные образы; но она рождает лишь мертвые, темные и жесткие плоды, которые не более как прообразы небесных; к тому же, они весьма яростны, горьки, кислы, жгучи, холодны… Сок их и дух перемешаны с адским качеством; и пр. (53)

Природа, по Беме, отравлена, грех отравил все, и идет борьба за восстановление человека и природы, они неразрывны. Дух Божий бессилен преобразить мертвую природу, и человек спасает ее — и тем самым спасает себя (верная экологическая установка 15 века).

Возможно, сказочные сюжеты со спасенными животными (в том же «Мартынке») имеют гораздо более глубокий смысл, чем хрестоматийное «Ты мне — я тебе». Герой спасает природу, ощущая причастность к ней, ввергаясь в соприкосновение с этим «адским», потому что нет иного пути спасения и оживления.

Беме в другом месте (357) делает предположение, что Бог в природе «строил жилище для диаволов и держал их там в плену, чтобы они были детьми Его гнева…» — а ведь и правда, возникает впечатление, что вся сказочная нечисть привязана к месту обитания и сдвинуться не может — вспомните хотя бы пушкинскую страшную Голову из «Руслана и Людмилы»!

Таким образом Кощей держит под замком заколдованную, окутанную мраком Деву, а Бог держит Кощея…

 

Я пишу на доске фразу из Беме:

Бог не глядит на высокое; Он глядит, как помочь низкому. (20.108)

 

17.5. 15.00 Семинар 5

ПОЩАЖЕННЫЕ ЗВЕРИ

Мы не раз еще будем с разных сторон обсуждать эту проблему: что значат эти традиционные пощаженные звери, которые потом спасают героя? Единство с природой, признание себя частью ее; древнейшие верования в спасительную силу зверья, ведь многие звери были именно поэтому священными…

Н. Федоров записал поразительную мысль:

По мере исполнения долга, заключающегося в управлении слепыми силами природы, настоящая земная жизнь будет расширяться до границ самой природы, ибо сама природа, сознавая в нас свою несвободу: через нас же обращается в мир свободных, бессмертных личностей… (60.168) (Подч. мною.)

— вот они, сказочные пощаженные звери, которые обречены истреблению. Герой ловит их и отпускает, а потом они помогают ему. Привычный, невинный мотив любой сказки. Однако прочтите подчеркнутые слова: мы причина несвободы зверя, природы, можно добавить сюда и весь Космос! — и только через нас зверь может стать свободным, через наше осознание общности и долга. Следовательно, для пчелы или мыши, которую отпускает Иван-царевич, важно не сохранить жизнь — в волшебном контексте сказки такая всесильная мышь могла бы этого Ивана в три узла скрутить в миг единый! — важно, чтобы он осознал ее как живое существо одного с ним ряда, природу, которая жаждет бессмертия!

Чудо совершает не мышь, а герой.

 

Строгий паренек из неофитов смотрит исподлобья и предлагает неожиданную гипотезу, тоже на грани:

— Отчего он исполняет все причуды царя? Тут какая-то модель, код…

Когда мысль пробуждена, ей надо вырваться на волю.

 

Царь есть некий центр этой мертвой природы, мира сего — во всяком случае, тот царь, которого обычно выводят в русских сказках, так вот, он есть центр этой поврежденной мертвой и холодной природы, и именно в центре борьба наиболее яростна и решительна, и потому надо исполнять приказы и капризы царя, помочь ему обрести Месяцеву дочь, например, — «помочь низкому».

Можно сказать и иначе: царь хочет Месяцеву дочь именно потому, что он есть выражение всей этой общей “отравы и холода и горечи и адского духа”, и я должен действовать заодно с царем. Прямо, восточная доктрина, привет от дао…

 

Даровитый юноша поднимает кудлатую башку:

— Кстати говоря, у вас получается, что помощь царю и коту — одного ряда поступки.
— Получается.

 

И тут они задумались. Не заметили даже, как лектор покинул аудиторию…

 

ф.28.7

В сказках использовались определенные модели. Не сюжеты, а именно модели, выражением которых становились сюжеты.

Другая модель — я бы назвал ее “Девушка — тайна”. Герой пытается расковать деву — открыть тайну — при этом, сама она тоже напоминает “спящую” и своей тайны не понимает, прямое выражение этой мысли в знаменитой сказке о спящей царевне, а также в вариантах, где царь никак не понимает тайных помыслов и ночных путешествий своей родной дочери…

 

Мотив per aspera ad astra* — точнее, через мрак к свету, — вечен в мировой культуре. В древних упанишадах мы встречаем много намеков на то, что люди “пребывают в глубине незнания” и “не постичь перехода глупцу, опьяненному обманчивым богатством.” (Уп.101)

Майтри-упанишада (Уп.153) содержит несколько интересных отрывков. Пройти через мрак — условие прозрения…

Тело — лук, Аум — стрела, разум — ее острие, мрак — цель… Проникнув через объятое мраком, он видит Брахмана, что сверкает…

Там же образ неофита, который проникает в мир Брахмана как бы во сне, не осознавая этого.

Тот, чьи чувства скрыты, словно во сне, видит как бы в сновидении, находясь в пещере чувств и не подвластный им, зовет пранава, вожатого, образ света, не знающего сна…

Поэтому когда молодая дочь исчезает, тут ведь не фривольное поведение — тут таинство девичьей души, коего не расковать дураку и не понять заботливым родителям. Она опаивает сторожей — так девушка одурманивает вас речами не давая проникнуть в свои сокровенные мечты и думы, возможно, сама их не сознавая и страшась. И сквозь мрак солдат летит за нею, утверждая свое право знать тайну — любить ее.

Кстати, в полном соответствии с приведенным отрывком, он тоже “не знает сна” и они друг для друга являются вожатыми, в чем вижу весьма тонкую психологию любви как духовной связи, общего стремления к свету, при комбинации начал — мужского как озаренного и стремящегося и женского как прикровенного и глубинного…

 

ПТИЦА-ОРЛИЦА

К 117 (Ук.465)

Традиционный мотив про Ивана-охотника, это совершенно стандартный русский типаж, ленивый Иван, который, однако, обладает той конкретностью и ясностью видения, которая позволяет ему услышать голос убитой птицы. Он “не от мира сего” — а других героев не бывает в русских сказках, — этот же герой просто никчемный — даже дичи добыть не может. Птица просит его не убивать ее, он приносит птицу домой, она говорит ему между прочим:

…Посади меня на окошко да поглядывай. Как я буду дремать, ударь меня наотмашь.
Иван диву дался, но птицу взял… (К 118)

Он ей “дал наотмашь”, и она обращается красавицей Марьей, ткет ковер для продажи, и он несет на рынок, где ковер и попадается на глаза придворному, затем царю, который начинает козни, чтобы овладеть красавицей. Пьяница в кабаке советует разные гадости, а потом возникает известный мотив “пойди туда не знаю куда”.

Героя ведет клубочек, данный Марьей, и он приносит Кота-баюна, коего царь страшно пугается, потом приходит в дом Марьюшки, лягушка переносит его через огненную реку на пути “туда не знаю куда”. Является кум Наум, который не покидает героя и приносит ему избавление от алчного царя.

 

Глава III

2.10. 15.00 Семинар 4

Поразителен первый ход. У него трофей случайный (“дар случайный — дар напрасный”), но вдруг природа раскрывается перед ним и человечьим голосом просит не убивать…

Однако тут мы сталкиваемся с проблемой, которая поставит в тупик кого угодно, и семинар только в первые минуты хихикает и перемигивается…

 

Отчего и зачем надо дать наотмашь девице по лицу?

Диспут

Я подчеркиваю, что тут употреблена редкая для Корольковой ремарка о том, что Иван “диву дался” — удивился даже ничему не удивляющийся сказочный Иван!

— Да это что же, народная мораль! Домострой относился к битию женщины вполне… —
— Дурак ты, Вася. Тут иное… это что-то мистическое… —
— Хочу заметить, что он дает не девице по лицу — а птице, она пока птица…
— Чистый символ!

Я беру слово для пояснения:

— Понимаете, г-да, дело еще более запутывается, раз это птица — да еще горлица, то есть крошечная и нежная птичка с воркующим тоненьким голоском. Представьте себе, как этот детина бьет ее наотмашь — что от нее останется? Вы говорите, мистика, символизм, да, но такие сказки писались не для детей же, так сказочник должен был учитывать, что его рассказ должен быть понятен слушателям, причем массе слушателей, а не избранным мистикам, а потому случайные детали уходили, невероятные чудеса, если в них не было нужды, выбрасывались по мере того, как сказка редактировалась новыми поколениями. А тут 19й век — потом ХХй, и все бьет наотмашь! Да и сам эпизод совершенно невероятен. Он просто торчит, ведь так?
— Так.

Они согласились со мной и как-то притихли. Была пауза.

— Я все же хочу пояснить… Вот словарь Даля, тут есть много на эту тему.

 

ДОКЛАД: Пословицы В. Даля

— Сразу обращает внимание многочисленное собрание поговорок типа:

Собака умней бабы.
Замуж хожено – выто.

Это касается не только жен:

В девках сижено — горе мыкано,
замуж выдано — вдвое прибыло. (Даль, 2.79)

Очень редко встречаем поговорки, где мудрое предостережение рукоприкладства:

Бил жену денечек — сам плакал годочек,

основная “коллекция” — весьма однородна:

Бабий быт — завсе бит.
Бить бьет и топиться не дает.
Жена не мать, не бить ее стать,
Жене спускать — добра не видать.

Жена без грозы — хуже козы.
Кого люблю — того и бью.
Обошел муженек женушку дубинным корешком!
Люби жену, как душу — тряси ее, как грушу!

Люби бабу любу — бей ее как шубу!
Жена с сердцем — муж с перцем!
Чем боле жену бьешь, тем щи вкуснее.
Бей жену к обеду, а к ужину опять!

Кто жену не бьет, мил не живет!

Отличница в ужасе. После невеселого смешка она берет слово.

— Они понимали ветреность и неустойчивость женщины. Но понимали и другое. В сказке речь не о физическом битие… Вот… Константин Аксаков подчеркивает значение брака: «как должна была задумываться и плакать девушка, как бы ни любила она своего жениха, приступая к такой великой минуте, которая всей жизни ее даст иной вид… И точно, брак носит у нас название суда Божьего.” (64.104) Эта цитата проясняет несколько вопросов. Брак — таинство, и сказка отражает его в чисто сказочном стиле… это потрясение, удар…

 

Но с ней не согласны.

— Домострой относился к битию женщины лояльно, более того, это не означало, что надо бить ее и это хорошо. Это было не средство расправы, а учение… Битье запрещалось как публичное наказание, регламентировалось достаточно строго (обязательно с выполнением определенных медицинских норм, не бить в живот и пр.), оно призвано было ввести жену в какой-то нормальный фарватер, так что моя мысль только в том, что это не было необычным. Не то, что теперь…

Потом дерзающий юноша потер лоб.

— Надо найти аналогии… Вообще, жестокость…
— У Корольковой, — нашлась светловолосая отличница: — “Как брат сестре руки отрубил” (Ук.706)

Жена брата такая стерва, не терпела сестрицу Марьюшку, коту лапы отрубила, потом коню чуб, вредила всячески, и все на Марью валила, и как-то брат размахнулся топором, раз! — и нет пальцев у сестры. Она ушла из дома, в дупле жила, одичала, потом принц ее оттуда вытаскивает и женится на ней, и рождаются два сына-близнеца, “волосы у них жемчугом перенизаны, в голове ясный месяц…, на правых-то руках у них стрелы каленые, на левых-то руках копья долгомерные.” (К 73)

Они богатырской силы, и мать идет с ними странствовать, потому что врагиня ее подменила письма, и царевич не ведает, что у него два сына. В доме брата как раз он и находит их и свою жену – исцеленную… Бог дал ей по молитве ее руки.

 

— Но в этой сказке, — возражает строгий стилист в очках, — насилие со стороны неправедного брата.
— Он вполне праведен, просто введен в заблуждение… Важно не кто совершает насилие, а то, что оно приводит к чуду. Укоротить плоть —
— Идея Прокруста. Это греческий миф, герой которого укладывал людей в свое ложе и отрубал лишние конечности. Идея мифа в том, что людей по мерке меряют, уничтожение личности.
— Значит миф тут не годится, — вступаю я, — тут другое… Помните, этот очаровательный фарс, где Петрушка немца убивает, а музыкант ему об этом сообщает:
— Ты немца убил!
— Так прибери.

Капрал тащит его за это в солдаты, он отказывается, говорит, что у него горб — где? — в хате на горе — а потом капрал его учит битьем. Битье тут выступает как основа служебных отношений. Публика узнавала в нем основной код поведения, знакомый признак служебной вертикали. (25, 261)

 

— В мифе о Прокрусте он навязывает некую цельность, догму. Ее же лишают плотской цельности, она становится ущербна — черта духовной личности в миру…

Молчаливый субъект с последнего ряда:

— В сказке про Синеглазку он могучего коня хлестает так, что “куски мяса отлетали от ребер” — это чистая аналогия. Значит, в этом есть явный смысл. Тут даже не смирение плоти — истребление…

 

Приводим также и параллель из Беме, который пишет о поврежденной нашей природе, которая не может вместить кипение Божественного огня:

Ибо Святой Дух не дает схватить и удержать себя в грешной плоти, но Он восходит, как молния, подобно огню из камня, когда по нему ударят…(145)

Интуиция борьбы, удара — как выбивают искру…

 

Этого вполне достаточно, чтобы продолжать наше рассуждение. Итак, плотское страдает, одухотворяясь. Хорош и этот конь, на котором несется Иван-царевич: на скаку одухотворяется, обращаясь в дивно летящую птицу… А в нашей сказке Иван (или Андрей из сказки “Андрей-стрелец”) свою добычу спускает на землю — как бы в два приема. Тут известный мотив, который мы назовем

дева-жена

Сказке нашей свойственна иногда некоторая грубая ирония. Это не моральная проблема, и вообще моральные вопросы в сказках не главные, что ли…

Моральные вопросы сказка поднимает всегда, — то есть их всегда можно легко назвать и вывести урок, — но часто кажется, что мораль — как бы должное, надо выражать мораль — ее и выражают, однако сказку не сочиняют для одной морали, тем более не рассказывают взрослым людям для морали… Или надо сразу и окончательно отнести ее к детскому жанру. Но делать этого не хочется…

Это некий особый мир красивой условности, система известных кодов, похожая на таинственную пещеру, погружаясь в которую, вы ожидаете найти некую неожиданность, снова задуматься над сложными вопросами, о которых просто не скажешь открытым текстом — невозможно, обычное слово не выдерживает…

Собственно говоря, приходит мысль о том, что всякое словесное искусство — а может, и всякое искусство вообще, — есть в конечном итоге именно поиск системы кодировки основных метафизических проблем. И что такое классическая философия, как не система кодов, где мыслитель придумывает уловки вроде какой-нибудь системы или основной идеи, которая выражает совершенно не то, что поняли плоские умы — возьмите какого-нибудь блестящего епископа Беркли, ведь действительно обсуждали вопрос о том, существует ли мир за окном или я вижу призрак…

 

Итак, продолжаем наш приятный разговор.

 

1. ГЕРОЙ СПИТ

Она ткет ковер, а герой спит. Между ними сохраняется преграда, мужское и женское тут пребывают как бы в своей стихии, не смешиваясь. Их история только начинается — с брака.

О спящем мы уже сказали, и все, что Юнг ³ и ко. написали о бессознательном — с этим не поспоришь. Конечно же, герой сказки оказывается как бы в темном лесу, в совершенно иной стихии, как в волшебном сне, символизирующем сон сознания, тупик и выбор. Тем не менее, нам кажется уместным сделать небольшое уточнение.

Почему дети пишут на партах? Проблема, с которой знаком каждый учитель… Естественно, каждый образованный психолог разом объяснит вам, что тут работает бессознательный сексуальный комплекс, описанный еще Фрейдом, выходит, так сказать, пар… В последнем классе уже не пишут. Так? Так… но не совсем так.

Потому что, если это просто бессознательный выхлест энергии, почему они дома не пишут, почему именно в туалете — а не в столовой? И вот, мы делаем интересное наблюдение. Новый класс, в котором профессионально оформлены хорошие художественные стенды, выставлены старые гравюры, есть зелень и чистые столы, в течение полугода остается без единой черточки. В то время как в других кабинетах дело идет своим чередом, и на столах пестрят известного рода надписи и куратор в постоянном состоянии позиционной войны. Где же тут Фрейд, и почему он молчит? Повесили прекрасный яркий стенд — и целехонек, а вешаем небрежное объявление, и на нем тут же — надпись…

И приходит в голову мысль, что для ребенка существует понятие среды обитания — в большей мере, чем для нас, взрослых. Согласитесь, мы тремся всюду, привыкаем в два счета, повидали уже разные, так сказать, среды, а ребенок медленно привыкает, что-то на него давит, что-то непонятно…

В нашем обычном замызганном туалете, где кран не работает, так и хочется ему что-то написать. А красивый стенд или кабинет — как бы уже музей, он уважает законченность законной среды. И все время подсознательно, разборчиво формирует свою среду.

И герой сказки тоже стремится — пусть подсознательно или бессознательно, это же не реализм, тут это вообще неважно, — изменить среду, познать и изменить к лучшему мир, в котором девиц по морде шваркают вместо здрасте… И поэтому сны их всегда вещие, это сон в мире сем — и бодрствование в том мире горнем, где “душа с душою говорит” и где на невидимых весах все взвешено и решаются наши судьбы.

*

Что дальше?

Он этот ковер торгует, и шедевр — плод чуда — покупает министр царский за 10 тысяч, а царь у него — за 20. Такая вот экономика.

В нашем размышлении о сказке мы будем часто отвлекаться на самые разные темы. Наша задача поразмышлять и попробовать раскрыть то, что называется МИР СКАЗКИ — как некую культуру, а потому не так занимает сам анализ, как параллели. Это книга параллелей.

 

Глава IV

ф.23.2

ЭКОНОМИКА

В России нет веры в экономику, т.е. в рациональную организацию хозяйства. Это у братьев Гримм мужик выпускает духа из бутылки и получает сорок монет и открывает свое дело, или на Востоке волшебник решает его проблемы, и свадьба на царевне! — у нас же несчастный Иван за эти монеты только нажил себе сильных врагов.

Почему в России так? Вопрос актуальный, однако полный ответ на него выходит за пределы нашей скромной работы… А ответ этот может быть сформулирован, и исходя не из опыта экономики — скорее, их опыта самосознания. Ведь любая экономическая модель, в конечном итоге, базируется именно на этом.

 

Иван Киреевский писал об этом весьма убедительно. Он отмечал, что простота жизни и нужд в России была естественна. “На Западе роскошь была не противоречие, но законное следствие раздробленности стремлений общества и человека, она была, можно сказать, в самой натуре искусственной образованности” (69.286), в России же “ей поддавались как пороку”.

В России сомнительна экономическая наука, потому что для русского человека “развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и потому должно находиться не только в тесной связи с другими, высшими, условиями, но и в совершенной им подчиненности”.(287) Комфорт и изнеженность противоречат самому духу русской жизни, порождая и в России “в искусствах мечтательность и разрозненность сердечных стремлений”, которые есть “сердечная ложь”.

Киреевский отмечает на динамический характер русской духовности. Русский человек чем выше поднимается по лестнице совершенствования, “тем менее бывает доволен собой” (188), и его духовная жажда и нравственная требовательность совершенно не допускают, чтобы богатство, благоденствие, психология рантье завладела им всерьез.

 

Так ли это просто?

 

Помню мой спор с приятелем, который утверждал банальную экономическую идею, что везде экономические законы едины. Я возражал, что оно так, тут не поспоришь, только люди разные, а значит и функционирование системы разное, и это надо учитывать. Учитывать тот факт, что мужик выбирает мешок с песком вместо мешка с серебром… Он не верит, что можно выстроить людей, расставить по местам, свистнуть, и работа закипит. Ему нужно знать, во имя чего. Он на огромной богатейшей земле — над ним не капает… Проживем как-нибудь. Авось не сгинем. Эти “авось” и “как-нибудь” — не детали, а — выражаясь сказочными терминами, — гидры, у которых голов не порубишь, хоть сто лет руби, краеугольные камни той будущей экономической теории, которая (авось!) вывезет Россию…

Сказка не ведет к благоденствию, к некой рациональной организации жизни, но герой ее бессознательно преследует совершенно иные цели. И это мудрость, потому что задача русского мудреца не в том, чтобы занять некое место в этой жизни, но встать над ней. В древней Катхе-упанишаде написано: 

Хорошо бывает тому, кто держится благого; гибнет цель у того, кто выбирает приятное.

Это совершенно справедливо для русской сказки, тут задача не доход получить, а разрешить проблему смысла жизни, обосновать свое бытие. И мы рискнем сказать больше. Русский человек никогда не верил в экономику. Именно так: чтобы ее поднять — в нее надо поверить. И это касается не только экономики. А он верит в совершенно другие вещи… Что же касается хозяйства, так чтобы его поднять, нужно ему укрепить веру в это. И если серьезно об этом задуматься и помочь ему, так дело скорее сдвинется, чем чисто экономическими мерами и теориями, которые могут быть совершенно верны — но только в них тут никто не верит.

И приведем тут еще одну гениальную максиму:

Не страшитесь знамений язычников, (ИЕР.10.2)

и вполне можно заменить в ней, исключительно для пользы дела, глагол на “не верьте”.

К тому же, сама эта жизнь такова, что в ней исконно нет равенства, нет возможностей для развития и роста, всегда преследуют дар, талант, губят удачливого или любящего. Поэтому в ней нет реальной цели. Порядка жизни… Такой вот социально-культурный контекст…

 

ф.11.6

ИСКУССТВО

Тот же эпизод с торговлей коврами либо золотые яблоки, либо перо Жар-Птицы, либо гвоздики с алмазными головками — в самых разных сказках, — это и грустная притча о творце, или о искусстве, которое лишь вносит раздор и губит творца, не становясь созидательной силой в народной жизни (а это цель сказки). Светлым нежданным чудом распускается этот цветок и вносит раскол, вражду, зависть — и хотя финалы у сказок счастливые, так уж полагается, но кого же обманет сказочный финал?..

Для творца главное не опус, не создание — нечто совсем иное. Иные стремления в его груди! Я вижу этого Ваню с пером Птицы в руке, он задумчиво идет по двору и никого не видит вокруг…

 

С.Л. Франк отмечает, что “Гоголь первым выразил типично религиозную установку русского духа на искусство. Оно всегда является или должно быть больше, чем “чистое искусство”, а именно — функцией или орудием стремления к святости”. (66.307)

Интересно, что в прошлые десятилетия нам внушали то же самое, однако придавали искусству социальные функции — невозможно внести большее искажение. Русского творца вообще не интересует социум (он уже сказал толпе кратко и ясно: «Подите прочь!»)

По Франку, гоголевский порыв антисозидателен, это идеал, иллюзия… сказка. Потому что сам Гоголь видит “в духовных исканиях необъяснимую тоску” (309) — этот сказочник (которого пустые головы окрестили реалистом!) придумал сказочную птицу-тройку, в которой вся суть и вывод из его великой поэмы — вывод, который вообще не нуждается в разъяснениях…

Русский гений отрывается от земли, любит ее — и летит, знает ее — и бежит от нее прочь, проклиная, как страшный сон, взлетает, словно понимая угрозу оседлости и покоя, то, что эти необъятные пространства обняли душу, не пускают, погребут навеки! Мечтает о “покое и воле” — да где же и когда были они совместимы!

И потому единственного стремления познал он мед — этого самого неизбывного “стремления к святости”, в этих словах, думаю, ключ к пониманию многого — самых прикровенных загадок нашей культуры…

*

Царь приказывает загубить Ивана — это единственное средство, ибо нет общности, нет связи, и царь может получить чудо лишь загубив творца, мотив вполне исторический, о котором все мы вспоминаем, глядя на прекрасный храм Василия Блаженного на Москве…

В русской сказке такой царь — стандарт. Какой смысл народ вкладывает в этого глупого и жестокого царя, который, как неразумный ребенок, разом кидается на каждую новую игрушку и желает ее получить любой ценой? Видно, в глазах народа, это неправедная и жестокая власть, которой не хватает какой-то сущностной черты, чтобы в глазах людей она обрела достоинство и право вести свой народ.

В ней нет дара — того духовного дара, который единственный оправдывает в глазах простого человека любые непотребства и пороки, — таково наше сознание. У нас человек многое простит мастеру, человеку даровитому, и напротив, подспудно презирает даже рачительного и разумного хозяина, в котором нет этой изюминки… наверное, это только наша черта.

А уж царю положено сиять дарованиями, в этом духовном первородстве и даре его суть — и как на зло история или судьба все нам представляла ничтожеств на троне, что не могло не найти отражения в сказках. И на фоне и этой мудрой сказки снова вспоминаются вдруг работы Струве, Ильина о монархии, где все верно, все сияет и зовет, как гимн, но так теоретично! А тут все так реально…

 

И речь идет не только о царе. Социальный смысл русских сказок неимоверно глубок и верен! Что делает слуга? — он не знает, как сгубить Ивана и добыть Иванову жену, идет куда же — ясное дело, в кабак, и там какой-то пьяница за пятак придумывает козни.

А что есть наша жизнь, как не хаос, в котором хитрые пьяницы придумывают друг на друга пятаковые козни, причем тут интересный момент. Далее сказочница показывает, что пьяница этот совершенная голь, подчеркивая совершенно неразличимую грань между царем и кабацкой голью, в нравственном поле они сходятся.

А задача стоит даже не в том, чтобы погубить человека, а именно в искусной козни, именно в хитрости, которая сработала. Я бы даже пошел дальше и сказал, что царю не столько нужна Иванова жена (мало у него…), но важна именно эта вот традиционная комбинация: царь как бы обязан сгубить Ивана. Это парадигма, в которой обязательны совершенно определенные действия, и не могут жить и существовать параллельно Иван со своей искусницей — и бездарный царь, потому что последний обязательно всеми средствами обязан укоротить смерда, и тут уже с полным основанием возникает миф о Прокрусте (12).

Добавим, что именно эта тираническая воля царя и запускает машину чудесных превращений, именно в условиях гнета и бесправия творец взмывает ввысь на крылах вдохновения и отчаяния…

Итак, царь требует, чтобы Иван добыл кукующих слез, и Иван идет за клубочком…

Это символ духовной стези, нить связывает его с чудесницей Марьей, и сам идущий не знает пути, но ведом нитью.

И тут возникает другой вопрос, весьма каверзный.

Если клубочек ведет Ивана по духовной стезе к тайному знанию или чуду, то каким же образом узнал о этом чуде тот самый пьяница, что за пятаки торгует чудесами, обращая их в поганые каверзы ради выпивки? Однако в вопросе дан уже ответ: именно, духовное знание таится в душе человека, однако его можно обернуть как в чудо, так и во зло — и в этом видится глубокий духовный реализм русской сказки.

 

1.

Нитка первоучена ведет Ивана — и это первый из действительно интересных символов.

 

Все волшебство и искусство Марьи впитано с молоком матери, тут акцент на родовую премудрость, это, видимо, не только от Бога чудесная сила, а от рода, от верности принципам и знанию, вековой премудрости искания истины и духовной жажды — духовная основа жизни, онтологическая полнота бытия, которую Гумилев справедливо предполагал в девушке.

И снова, обращает внимание бессмысленность поручений, то есть, выходя из сказочного поля, отношений власть-народ. Царю это колечко ни к чему. Ему нужно то, чему цены не ведает — ну, вероятно, талант народный, красота, истина, ведь для всех этих вещей у царей просто времени нет… А чаще пужаются сильно всех этих даров да чудес — например, как царь шарахнулся от кота-баюна…

Так и живут они в стране богатейшей, среди народа талантливого, доброго, незлобивого и пр., пр., “не сеют и не жнут”, а только придумывают, как бы покруче этот народ скрутить.

По сказке, они не дают развиться эффективности жизни или хозяйства, в общем, дурью маются. Стравливают кота с быком. Актуально.

 

ф.12.7

Искание красоты вне поля тайны — бессмысленно. 

Вообще, это искание в России — просто мания. И маниакальность — опять же, совершенно символическая, — тоже мотив сказки, потому что царь слишком прикипел к Марье, которой даже в глаза не видел! Да что ж такое, нет больше дел у царя?

Дело в том, что эта жажда обуяла тут всех, вне зависимости от звания, таланта, знаний или интуиции, — все ищут Ее, все верят в Нее, все жаждут обрести и дают ей имена. Это София, премудрость — а зачем она царю? Да разве ж непонятно: царь же чувствует, что лишен ее, а, повторим: без нее он не царь, ненастоящий царь…

Это страшная идея фиктивности власти, духовного самозванства, которая мучила тут не одного правителя и рождала чудовищ…

Однако истинное искание мудрости неразрывно связано с испытаниями и падениями, и в русской сказке она понимается как синтетическая мудрость, а не дар — и потому цари ничего не получают, что давно уже понял мудрейший из них:

И предал я сердце тому, чтобы познать мудрость, и познал безумие и глупость. (Эккл.1.17)

Или так:

Сердце мудрых в доме плача. (Эккл.7.4)

 

ф.14.2

ГЕОПОЛИТИКА

Вообще, получается, что европейцев в их сказках волнуют вполне реальные жизненные проблемы, а тут все политика! И даже в какие времена… Действительно, представьте себе русского царя, который сидит на глупой ж… и управляет полмиром — именно так его, видимо, представляет народное сознание… И вот, он вдруг понимает, что он не владеет этой Софией, Премудростью Божьей, которая одна дает священное право царства. А он не достоин царства. Он же русский человек, у него совесть есть…

А ну, подать ее сюда, — кричит он, и засуетились, как всегда, забегали, доставили…

Этот “комплекс русского царя” (КРЦ) толкает его на самые разные штуки, от посылки корпусов за границы Империи непонятно зачем и почему до полной реформы всей жизни, ведь известно, что не было на свете таких чумных революционеров, как иные русские цари…

Мы же великая держава, так и царь неизбежно великий человек — тут просто некуда деваться от величия, с ним рождаются… только вот умирают совсем иными, обычными, грешными и проклятыми. Это наводит на мысль, как вообще в истории страдали все эти нероны да калигулы, оказавшиеся вдруг на троне великой Империи и не знающие что с ним делать — гром, казни, реформы, пыль столбом — и воцаряется — пустота…

 

Тому в истории мы тьму примеров слышим…

 

Не хотелось бы в это углубляться, но в виде быстрого обзора того, что на поверхности: чем более земель у России, тем активнее ее политика, и пример тому — весь XVIII век. И дело не только в географии или царе, в отдельной личности, бывает, что это идея: идея Великой Революции во Франции рождает подъем, который сразу выбрасывает на гребень могущества и воли к власти человека, который просто не может не воевать, и он захватывает страну за страной, влекомый безграничной Идеей…

То же повторяется в идеологии большевизма, который развивает идею мировой революции совершенно серьезно — отпускаются деньги, покупаются профсоюзы, сеть агентов, Коминтерн и пр. — не может он не развивать этой идеи, потому что без этой идеи ему — смерть, пыль столбом и пустота.

Сегодня то же повторяется в политике американцев, которые не могут понять, как какой-то Ирак или любая иная страна может не соглашаться с их гегемонией и нарушать мировой порядок — хамство просто.

 

2. “ПОЙДИ ТУДА НЕ ЗНАЮ КУДА”

Эта знаменитая фраза без запятых выражает самую суть русской жизни, в которой каприз царствует вполне, нет рациональности, нет здравого смысла, однако именно это повеление и обрекает царя стать лошаком, потому что власть доходит до абсурда, бессмыслицы, именно от этой внутренней пустоты, которой восполнить нечем.

Так мы употребляем и сегодня пустые слова, за которыми ничего нет, идем незнамо куда — а ведь что такое, например, наши бесконечные реформы, без единого шага в реальном реформировании чего бы то ни было? — или разговоры о “возрождении святынь”? — это словоблудие есть самая типичная и реальная черта нашей идеологии и всего национального бытия… ⁴

Однако есть и другая сторона. Ведь именно предел, абсурд — весьма современный мотив, — обрекает героя на постижение высших идей. Он самим этим диким повелением царя выкинут из жизни, уперся в стену (прямо по Достоевскому), вступил в мир экзистенции.

По сути дела, тут герой понимает, что в этой вот русской реальности искать нечего, она себя исчерпала — оттого впоследствии он и попадает в комнату Марьиньки…

То, что основано на здравом рассуждении, основано на песке (57.84)

 

3.

Итак, Иван достал кота-баюна, от которого царь шарахался, потом — быка, их стравили, потом потребовали принести “то не знаю что”, дала она ему полотенце, которое матушка выткала, и по нему матушка его и узнала. Так герой попадает в дом Марьиньки, и лягушка несет его через огненную реку, и попадает в дом, где и является ему волшебник Кум Наум, с которым он уже не пропадет…(К 127)

 

Итак, дорога “не знаю куда” — это путь духа, на котором мы действительно идем не знаем куда — то есть, вполне буквально, и стоит поразмышлять, вообще, насколько он должен быть конкретен?

Св. Наум, кстати, — покровитель учения.

В сказке это искание смысла жизни, которое сразу выносит героев за пределы повествования и заданных координат, и ничего конкретного он не ищет — а ищет понимания прикровенного, смысла, однако когда бабка спрашивает, то все эти звери, птицы не ведают смысла, их бытие совершенно естественно, ведь вся природа без-смысленна. Природа обладает гармонией, которой человеку не дано, и потому метафизика (а именно таково задание мыслителя) выводит героя на новый горизонт. Здесь преодоление натурфилософии.

Притом, наверное, правильно и сказанное выше о единстве с природой — но эти процессы должны идти параллельно… Кстати, именно сборище птиц и насекомых, которые не могут помочь, и есть — нам так показалось, — свидетельство ограниченности физической природы в момент, когда в силу уже вступает природа иная…

Только лягушка помогает, а это ведь женское начало и символ земной премудрости, которая его ведет; точь-в-точь идея Ницше и Достоевского о почве, близости к земле, которая одна помогает человеку не утерять своей духовной сущности, таков парадокс духовного познания мира…

В следующей сказке (К 139) лягушка говорит герою, который хочет поднять и перенести ее через озеро: 

— Не поднимешь. Во мне сто пудов.

 

ф.31.3

ПАРАЛЛЕЛЬ. Алхимики и мистики не раз отмечали особое положение лягушки или жабы. Лягушка, и по народным приметам, доброе предзнаменование. В сущности, не следует, на наш взгляд, переоценивать конкретные верования относительно того или иного животного, однако важен сам образ, или архетип, этого животного в историческом народном сознании.

Что касается опроса всей живности, приходит нужная цитата из Исайи:

Спрашивают ли мертвых о живых? (Ис.8.20)

 

ф.21.6

А вот другая параллель, из современных мистиков, которые очень часто описывают “чистое Я” и прочие метафизические чудеса. К. Меррилл-Вольф:

В чистом виде постижение Я есть осознание тождества с абсолютной Пустотой, Мраком и Безмолвием с точки зрения относительного сознания. Фактически эта Пустота является абсолютной Полнотой, но ее как таковую невозможно постичь с точки зрения эгоистического сознания. (с.29)

Но особенно интересны записанные им переживания в связи с перерождением.

 

4.

Нисходит огонь и пожирает личного человека… но огонь не сжигает, он лишь преображает. Это легко понять, наблюдая за обычным огнем. Когда горит бревно, топливом обычно служат углеводы, которые огонь преобразует в углекислый газ и водяные пары. Так и под воздействием огня… лучшая часть личности исчезает из этого мира и обретает иное сознание в воздушных просторах.

Пламя этого Огня — танец Радости…(61)

 

Вот что такое путь героя через огненную реку — тайный путь, на которой обязательно герой пресекает (без одной буквы) огонь своих страстей и земных помыслов, огонь низший, как бы первый огненный круг на долгом пути духовного преображения. Это надо сравнить с словами Иоанна о Том, Кто “будет крестить водой и огнем” — обе субстанции слились в этой огненной реке.

Которая и выводит его к первым истокам премудрости, к духу, который обыкновенно персонифицируется в образе неказистого старца, а тут маленький мужичок — мал да удал, сила его не физическая, это кум Наум — дух, который он обретает и которого уже никто отнять не может, такова эта сказка о духовном становлении человека.

Между ними возникают братские отношения, которые подкупают кума — символ некичливости и смирения, смиренномудрия, самой главной черты православной веры и миропонимания. И любого учения, коему кум покровительствует в народной традиции. (“Есть Наум — будет и ум”)

 

ф.13.2

Народная мудрость

Еще знаменитые авторы “Вех” — особенно Бердяев, — навсегда предупредили нас о опасности любования “народом”; тут мы вообще попадаем в обычную ловушку абстрактных понятий, потому что эти слова — “народ”, “народная мудрость” — они в сущности лишены смысла, потому что мы с вами принадлежим к этому самому народу и к нему же принадлежит маньяк или убийца, а что касается мудрости, то, видимо, мы не сможем отделить именно “народную” — от какой-то иной, потому что Пушкин пронзительно народен, а он был аристократ. Это все банальные истины.

Тем не менее, есть какие-то темы, есть пласты культуры, которые традиционно принадлежат именно народному сознанию. Мы уже привели пример, когда интеллигент (Некрасов) пытается войти в эту сферу и создает весьма искусственные опусы и, если серьезно разбирать, терпит неудачу. (Однако она имеет для самого народа огромное положительное значение, это надо признать.)

И если мы утверждаем мудрость сказки и тут же говорим о народе или толпе, которая “слушает и не понимает” — тут противоречие, которое невозможно пройти без внимания. Нужно просто уточнение. “Народная мудрость” — наверное, всегда мудрость отдельной личности, хотя она, разумеется, может воплощать назревшие проблемы, искания и вопросы, и идеалы народа, который, однако же, “безмолвствует”.

Слова “коллективное сознание” — красивые слова, и могу допустить, что в них есть смысл, однако нет формулы “коллективная речь” или “коллективный опус” — потому что опус пишет творец, художник слова, и это народное произведение, если в нем, в творце, живы эти струны, если он выражает народную истину, народное чувство. И поэтому в народном произведении — как и во всяком ином значительном произведении искусства, — всегда должно быть это противоречие: выражены общие чаяния и думы, понятные всем проблемы, однако наряду с этим они прикровенны, есть подтекст, который не понимает “простой народ”.

Народное искусство неоднозначно, в нем есть эта многоэтажность — опять же, черта любого искусства и мифа, — именно поэтому в советское время плодились суррогаты, когда брали только верхний слой, только форму, и в моем сознании застыли навеки эти вечно улыбающиеся стандартные лица одинаково плывущих в одинаковых нарядах “березок”… Понятно каждому — не задевает и не волнует никого, содержание заменено отточенной техникой, и недаром настоящий успех у них был на Западе… Оценили технику.

*

Конечно, он оказывается с кумом на острове, и кума надо продать — что это? — вот вам искусство, духовное творчество, которое выражает высшие устремления человека и вполне лепота (дворец отгрохал!), только вот ни понять его, ни унести, ни овладеть никто не может; в нем нет никакого мирского смысла, хотя вроде бы оно создается для кого-то, но на самом деле является только очередной ступенью в познании, в духовном становлении героя. Так с социального уровня (даже эта) сказка взлетает в духовный.

С более простой точки, можно ли передать духовное знание, обучить ему человека? Исчезающий с корабля кум Наум намекает: это трудно сделать? Оно основано на личном опыте познания, есть черта, за которую ученик идет один.

Разумеется, группа несколько повеселилась, поерничала и отпустила пару сарказмов для развлечения, то есть, тут все время строили дворцы, не в силах создать полезного быта и экономики — что тоже верно…

Нам нравится русская волшебная сказка еще и тем, что она обыкновенно пронизана (как и наша гениальная классика) насквозь иронией, что открывает самые нежданные проекции и параллели, так что вся книга превращается в целый красочный и таинственный мир — домину без окон и дверей, и мы ходим по нему, находя все новые неожиданности…

 

5.

Кум Наум продан Иваном по его же просьбе, однако возвращается. В это время царь преследует Марью и “хотел силой взять” ее, что не удалось, потому что она птицей обернулась и улетела, и теперь она садится на плечо Ивану, и в конце концов царя они запрягают в карету.

Кум говорит Ивану: “с тобой останусь”. Так герой осознает свое избранничество.

Ну, а в кознях царя глубокая мысль о животной, хищной и жестокой русской жизни, в которой духовное не уживается, но извергается из нее в форме святости или юродства (уродства), так и существует на этой земле два мира, которые никак не пересекаются, чего не понять глупому царю, который хотел Марьиньку “силой взять”.

Однако же и “силой взять” Марью не удается — она птицей улетела, так что духовные правы, не даваясь в руки, не смешиваясь с мирскими, — остров нужен, вот верная мысль, — отсюда бессмысленность в России общеупотребительного искусства, истинной высокой духовности: она вмиг опошляется (за ней даже, в тексте Корольковой, “с собаками гнались” — во как). Разумеется, это выводы русского мыслящего человека XIX века, века кризиса духовных ценностей, что нельзя не учитывать, однако и мы недалеко ушли…

 

С другой стороны, “волков бояться — в лес не ходить”, и препоны, преследования и непонимание — совершенно естественное состояние для ищущего и раскрывающего тайны. Для полного успокоения нашей совести, еще одна цитата из Исайи:

Не называйте заговором всего того, что народ сей называет заговором, и не бойтесь того, чего он боится. (8.12)

Наверное, это универсальный миф о духовном становлении человека, который преодолевает мирские дрязги и препоны. В обычной символике, Марья — душа героя, как духовный дар, который ему еще надо обрести и выстрадать, этим объясняется невозможность отказаться от поручений царя, привязанность к миру, от которой в конце концов герой освобождается, духовно, духом преображаясь… Этот дух его, эта просветленная душа и есть та птица-орлица, которая взмывает ввысь, и жестокий мир уже не может покорить ее, никакие собаки не помогут.

 

Глава V

ВАРИАНТ.

ХРУСТАЛЬНОЕ ОЗЕРО

кор.130

Иван был охотник, заблудился, вышел к какому-то озеру, да и не стал стрелять в лебедей, которые поплавали и улетели. Барин приказал ему 12 плетей отвесить. На второй день они опять явились, а он уже за кустом. Обернулись в 12 девиц, стали хороводы водить. Младшая лучше всех, “махнет рукой — цветы расцветают” (К 130), и в конце концов он стащил туфельку у младшей, и она не смогла стать лебедем и пошла за него замуж.

Тут барин просто требует “уступить жену”. Или добыть “всем-зверям-зверицу”, и Иван ее добывает, и барин ее точно так же пугается, как и тот царь… Затем требует гусли-самоигры, и Марья дает любимому клубочек…

 

1. ЗАБЛУДИТЬСЯ НАДО — ЧТОБЫ ОТКРЫТЬ

Ис.8.20: спрашивают ли мертвых о живых?

Библейский пророк ясно проводит грань между ними, и потому он всегда отделен огненной чертой от народа, который слушает — но не понимает, и ни о чем не даст ответа. И в нашей сказке всегда эта грань… Надо заблудиться — чтобы понять, открыть, возжечь огонь — даже чисто психологически, без тупика и метания, без сверхусилия не свершишь чуда, не станешь ты ставить все на карту, и потому живые ищут живых — и неизбежно выпадают из мира сего, чтобы обрести мир горний.

 

Смысл этого настоящего лебединого озера в том, что мужик предпочитает красоту выгоде, он хранитель родной природы, мира своего, и оттого в этом мире ему открываются чудеса; конечно, это и образ райский, однако замутненный (стреляют в лебедей), идея первородного греха всегда на заднем фоне…

Этот волшебный мир народного сознания несовместим с миром внешним — миром корысти и лжи: там было 12 лебедей — а тут он получил 12 плетей, и это является как бы вечной антитезой русской жизни.

И он хочет войти в этот мир — не знает как.

Как рождается в юном человеке мысль о творчестве? Она чуждая, никто не сочувствует ему, и он впервые ощущает собственную…уникальность и одиночество, разумеется. Когда герой сидит за кустом и наблюдает лебединые танцы, это ведь томление по недостижимой красоте — и кто знает, может быть, когда мы пишем стихи и сонаты, публикуем книги, мы лишаемся этого трепета и увлеченности, которые свойственны только юным…

И вся фигура Марьи — символ нетронутости и чистоты девичества, которое одно на Руси иногда уберегалось от грязи и гнета, как бы последний оплот чистоты и морали — мир совершенно запредельный и волшебный, как видим, это традиционный мотив нашей сказки. И традиционный счастливый финал…*

 

2. ДВОРЯНЕ

Тут далее повторяется сюжет предыдущей сказки: барин, в глазах народа, супостат, главный враг, потребитель и убийца жизни; он вне народной жизни, выпал из нее и губит ее; по сути, в наших сказках давно уже была описана драма дворянства, причем вот что примечательно: сами дворяне в века оные совершенно еще и не думали о драме — и дворян-то как таковых не было! — жили себе поживали, добра наживали, куролесили потихоньку или как придется, а вот народ давно — сразу понял никчемность подобной социальной системы, обреченность дворянства на вырождение и пустоту, которые так явственны уже в последние века России.

 

Дворянство как болезнь

Если угодно, такие сказки — пророчества о судьбах дворянства и прикровенности духовной стези на Руси, стези, которая от дворянства была слишком далека. Посудите сами, как ждал народ просвещенных русских людей, в сказках и былинах рисовал образы светлых мудрецов, которые точно знали, по какой тропе ехать; уважал именитые роды в допетровское время, и уж тогда никто не сочинил бы таких сказок…

А получилось, что с XVIII века в стране явился какой-то новый класс непонятных лиц, которые одевались по-европейски, говорили по-французски и немецки, являли лики разбитных приказчиков, забыли начисто народные обычаи, как и язык, отдали Россию иностранцам и стали презирать свой народ, потому что он русский…

Класс дворян резко оторвался от простого люда, и, как ни странно, именно эта культурная челядь начисто поработила, тиранически мучила народ. Разочарование было слишком велико! Отсюда, резко отрицательное отношение к этим ленивым и порочным барам в фольклоре.

Я полагаю, дело тут даже не в гнете, а именно в подавляющем иностранном влиянии — Грибоедов и тут был прав, — влиянии, которое подрубило основы, оборвало те нити, которые издревле связывали классы общества. Кстати, и клир был надломлен, утерял свою роль в обществе, и, может быть, отсюда пошло и в России то ускорение болезни, которая поразила церковь во всем мире…

Дворянство, в моем понимании, стало болезнью России, и вовсе не потому, чтобы наши дворяне были людьми без чести или порочными от природы — как раз напротив, среди них было много настоящих честных и благородных русских людей, да в России иное было нужно — иное избранничество, что ли, что дворянство и осознавало периодически в лице таких людей, как Пушкин — в его юношеских стихах, или Некрасов. Эту болезнь я бы определил как социальное небытие, некая обреченность на сон совести (от которого некоторые из них вдруг с криком просыпались) — а затем наступила реакция на этот сон — страшное раскаяние, когда народ стал Богом, вместо Бога, вместо работы, познания, борьбы, философии, — любовь к народу. Все по “Вехам” (“они поставили народ на место Бога”, и т.п.).

 

Невозможные поручения — символ официальной морали, которой прикрывалось это вероломство, презрение к холопу, аморальность и беспредел рабства. Ну, и тут снова, ни зверя, ни гуслей барин использовать не может — пугается, никак не причастный ни страданию, ни страху Божьему, ни откровению — и далее логично в сказке следует призыв к свержению дворянства; недаром Чайковский переделал ее на немецкий лад с дурацким принцем:

— О чем ты думаешь?
— О том, что крестьян больше, чем дворян.
— Хорошо ты думаешь.

Они дают ему волшебные гусли и благословляют в путь после этого внушительного диалога. И гусли, в контексте этой темы, выступают как совсем иной инструмент, предопределяя финал.

 

ф.34.2

Реплика

О МОРАЛИ

Потребовать принести “ни то, ни се” — это по-нашему. Это мы понимаем. Тут гнет вне целей и чувств, он не знает логики и смысла, он в крови, и перебить его можно только насилием; это жизнь вне морали, что наводит на актуальное рассуждение.

Вопрос: существует ли мораль — в данный момент в данном обществе? — чтобы ответить на этот вопрос, нельзя производить опросы, тут дело не в процентах — просто, в какой-то миг мы перешли черту, и теперь половина населения ворует и бандитствует, ну, а вторая половина не верит, что есть честь и достоинство;

тогда, чему мне учить детей в школе? — разве я могу предъявить им существующую мораль и заставить поверить — в то, чего, как я сам знаю, на самом деле давно нет? Разве они слепые? Тем самым я обреку себя как учителя на непонимание и отчуждение: что он пришел нам лапшу на уши вешать…

Но как же быть? — а я должен учить их не с точки зрения морали, а с точки вечных ценностей и святынь: которые вечны и не могут пошатнуться, какой бы ни стала ситуация в обществе: они как океанская глубина в шторм — там тихо и спокойно. Именно об этом любая русская сказка, в которой герой вылетает на гребне веры, воли к просветлению — и эти святыни всегда дадут вам средство против этого вечного зверства и хаоса, каприза и лжи — против этого русского “ни то, ни се”.

 

ф.13.3-4

ПАРАЛЛЕЛИ

1. ЯПОНСКИЕ СКАЗКИ

Часто сравнение помогает понять, откуда взялась та или иная деталь или мотив. Например, в наших сказках встречается запрет смотреть или действовать. Герой не имеет права созерцать действия обретенной невесты, либо сворачивать с пути и пр., и когда запрет нарушается, возникают новые препятствия… Этот мотив не совсем понятен, потому что препятствия все равно преодолеваются героем, и возникает подозрение, что этот мотив искусственный.

Во всяком случае, непосредственный анализ этого запрета кажется весьма сложным, и банальное объяснение о верности судьбе мало устраивает, хотя, может быть, и верное по смыслу…

И вот, в красивой японской сказке “Журавлиные перья” встречаем разгадку (37.16-20):

Старик спас из силка журавля. Утром к ним является молодая красивая девушка, и поскольку они одни живут и она им очень понравилась, ее упрашивают остаться. Она запрещает смотреть, как работает, и ткет поразительно красивую тонкую ткань с летящими журавлями. Дед продает ткань торговцу Гонте, который является через неделю за следующим куском и угрожает, а потом врывается в комнату и видит журавля, который стоит за ткацким станком! Она ощипывает пух и ткет ткань…

Наутро девушка исчезает, а на полу кусок ткани и журавлиные перья…

Они смотрят на небо и видят летящего журавля. Они молят его вернуться, но это безнадежно. “Не смогли они удержать ее!”

Эта сказка излагает странный сюжет так ясно, что вопросов более не остается. Вряд ли важно, доказано или нет заимствование мотива — важно, что он получил оправдание и поэтический смысл. Таинственный мир девичества не терпит грубого вмешательства, девушка ткет тонкую ткань с летящими журавлями — свою судьбу; нарушение табу, разрушение тонких нитей связи влечет разрыв.

Более того, часто этот разрыв — необходим, потому что герой, повинующийся деве (например, в нашей сказке “Молодильные яблоки”), собственно, должен обрести свою волю и свой путь через разрыв, нарушение табу — и таким образом он входит в запретный мир в этом тонком мифе, построенном на красивом и мудром парадоксе.

 

Глава VI

ТЕМНОЕ И СВЕТЛОЕ

Мотив темной и светлой девы есть во многих сказках мира. Темная соблазняет — светлая заколдована, темная сама в руки идет — светлую надо расколдовать, выдержав испытание.

Понятно, о ком тут речь и о чем тут речь, и, как говорится, все мы были молоды. Однако, такой анализ оказывается слишком поверхностен, именно в силу узнаваемости типов и ситуаций, а ведь иногда в подобных сказках речь идет о самых глубоких и тонких проблемах психологии.

Использование психоаналитических находок совершенно необходимо, если мы хотим понять сказку, уже по многозначности и выдержанности жанра. Сюда вошли очень многие психологические находки и опыт народа. Именно в подсознании, в художественном мышлении метемпсихоз и определенные ассоциации в растительном и животном царстве всегда живы и весьма устойчивы. И люди выражали в сказках самые насущные жизненные наблюдения, идеи, уроки.

 

ЗАКОЛДОВАННАЯ КОРОЛЕВНА (26.2-239)

Тут солдат служит королю, и тот его отпускает с лошадью, только денег нету, и он сворачивает к замку, где намеревается соснуть, но тут входит медведица. Просит не бояться, потому что она на самом деле красна девица, только чтобы ее расколдовать, он должен три ночи провести в замке.

Он соглашается расколдовать и жениться на ней, однако тут на него нападает такая тоска, «что на свет бы не смотрел, и если б не вино, то не выдержал бы». Далее солдат не выдерживает и хочет бежать, но «как ни бился, как ни старался, не нашел выхода».

На третий день свадьбу сыграли, но солдат рвется к себе съездить, королевна его отговаривает. Но он настаивает, и тогда она дает ему мешочек с семечками, которые он должен раскидывать по сторонам, указывая свою дорогу. В тех местах будут тотчас деревья расти.

Далее он встречает караван купцов, которые на самом деле черти, и он хвалится перед ними своими семечками, и купцы узнают, что это он расколдовал королевну, и усыпляют его. Она едет его спасать…

 

1. СОЛДАТ

Солдат — наиболее обезличенный образ героя, мужчины. В русских пословицах есть пара интересных нюансов:

Служивый что муха — была бы где щель,

намекает на опытность солдата, который в любой стихии как дома.

Солдат черта год со днем в тавлинке проносил (1-483),

— понимаем в смысле опыта разных бед, уже терпение и неуязвимость у него таковы, что он идеально подходит на роль сказочного героя.

 

2. ГИПОТЕЗА

Здесь заколдованная дева, в зверином облике предстающая перед мужчиной, отражает внутреннюю психологическую ситуацию страха перед женщиной. Сравните с «Аленьким цветочком», где то же самое происходит в обратной композиции.

Надо выдержать этот страх, однако тоска, нападающая на солдата, — это очень верно описанное состояние боязни, неполноценности, свойственной отрочеству. Затем он находит средство справиться с тоской — вино, увы, опять совершенно верная психологическая картина, потому что юношеское пьянство и связано в первую очередь именно с разочарованиями и неудачами на этом фронте. Психологией это описано весьма подробно и популярно, нет необходимости в примерах.

Потом эпизод, когда он «как ни бился, как ни старался, не нашел выхода» — а ведь «выхода» из этой ситуации нет, то есть никто ведь, за исключением редких трагических случаев, не отказывается «расколдовать медведицу» — тот запретный образ женщины, который, следствием неправильного полового воспитания и др. причин, развился в сознании юноши. Хочешь не хочешь, а выдержать надо.

Интересен и следующий эпизод, в котором солдат намерен вдруг уехать. Эти отъезды юных мужей — назовем это так, — тоже устойчивый мотив волшебных сказок, и чтобы понять его, надо проследить, а куда же попадают эти отъезжающие мужья — на что намек? А они, как правило, к чертям попадают, оказывается, значит, тут определенный и вполне ясный смысл: браки юных — печально известные «первые браки», — рушатся из-за того, что молодые «что имеют — не хранят», все рвутся куда-то, невнимательны и неразборчивы: увидал каких-то купцов, и сразу выболтал им все про чудеса, которые ему отдарила молодая жена, да и про жену, небось, наболтал чего не следует. Типичное юношеское незрелое сознание!

И дальше сон — сон духа, в котором он забывает уже и о жене, и обо всем прочем, этот сон от чертей, тут просто так не сладишь. Просто, урок этики семьи!

Причем не один урок, а много — вплоть до последнего эпизода, в котором деревья наконец снова расцветают, означая, что путешествующий — точнее, блудный муж возвращается, а на дворе уже полно женихов, и все царевичи (прямо как у Одиссея) — так первый брак, после драм и ссор, и разъездов, наконец входит в берега. Мы видим в таких сказках такую же психологическую глубину, остроту взгляда, как и в более традиционных мотивах падчерицы, например, в которых тонко завуалированы острые проблемы мать-дочь, а собственно до мачехи, по-моему, и дела никому нет… ⁵

 

А в «Заветной салфетке» (243) другой мотив.

Солдат решил пойти царя посмотреть, увидел по пути собачку и хочет ее убить, но она исчезает, а он попадает в избушку. Он под печь, а туда заходят старик, старуха и дочь; поели они, потом дочь обнаруживает солдата и поит его водкой и кормит. И говорит, чтобы шел на печь — а потом сама лезет к нему. Он пугается, что старики убьют его, но наутро они объявляют его зятем. Только выйти из избушки он не может, как ни старается — помогает собачка, с которой он решил обойтись ласково.

Затем она приводит его в дом, где висит кожа, которую он, выдержав три ночи, должен расколдовать, и оттуда является девушка, которая и дает ему волшебную салфетку, с которой сказка идет уже в более традиционном варианте…

 

Тут совершенно необычна прыть дочери, которая спаивает солдата и потом сягает к нему на печь. Вот мнение психолога об этом эпизоде сказки:

«На юношу нервной конституции, особенно холерика, большое влияние оказывает первый сексуальный опыт, особенно в условиях полной готовности женщины и отсутствия сопротивления. Такая женщина долго может доминировать над его сознанием, и мы знаем случаи счастливых браков, даже при том что она старше его и не слишком нравится ему внешне.»

Добавлю, что мне кажется важной эта собачка и евангелие, на которое указывает ему голос из кожи — тут явный намек на то, что именно духовное развитие помогает молодому человеку как-то преодолеть самые разные юношеские комплексы.

Что касается расколдованных невест, когда постепенно, сначала ноги, потом руки, — они из кожаных или головешек, или деревянных становятся живыми девицами, то это отличная метафора «оживления любовью» — примерно так и согревает она испуганное и одинокое юное существо. ⁶

 

ф.34.5

К. Юнг: женский образ в сказке

“Темное солнце женщины так же лишено света и обаяния, как нежный лунный свет весь является небесно спокойным и магическим. В нем вообще нет собственно света, и нет истины, потому что он неизменно скользит мимо цели, и нет авторитета, потому что он всегда неправ…” (6-183)

Здесь ученый придает женскому совершенно иное значение, пытается найти сугубо женское астральное начало, связанное с неуловимостью и магичностью сложной женской природы.

 

ф.24.7

Второй отрывок связан с анимой, когда Юнг пишет о мужском сознании: «когда оно достигает определенной высоты, то там ему навстречу выходит его женское соответствие, анима. Она и есть персонификация бессознательного…» — и далее Юнг объясняет непригодность термина “подсознание”, поскольку его бессознательное находится как бы вне сферы анализа человека, и над, и под, и вне его сознания, частично…

Нас тут не интересует спор о терминах, а подтверждение мысли о том, что:

“Там наверху его высокая и светлая анима, принцесса-Душа заколдована и пленена, как птица в золотой клетке. И хотя он может гордиться, что приподнялся над низменностью почти звериной смутности, но душа его во власти низменного злого духа, темного отцовского образа.” (5. 236)

Вот гипотеза о том, что отец, обычно царь, препятствующий женитьбе героя на принцессе, есть некий отцовский дух, который сдерживает до поры его молодые силы и довлеет, мешая развитию. Этот мотив встречается и в речах Христа, который призывает, например, юношу оставить мертвых погребать своих мертвецов…

Тут не место углубляться в психоанализ отношений родители-дети, однако сложные проблемы отношений с отцом и матерью давно описаны, и, думается, в сказках нашли свое место. Однако разумеется, это вполне определенное место, которого не следует переоценивать.

Очень ярким примером такой русской сказки является как раз та, к разбору которой мы теперь и переходим.

---

1. Это вообще связано с пониманием “Святой Руси”.

Славянофилы выдвинули как главное свое слово… О них Вяч. Иванов (13.348) писал, что “вещие предчувствия народной души” влекут верующих в умном зрении увидеть некую иную Русь, святую, «в бытийственной тайне сущую», которая совершенно противоположна наличному, данному состоянию русского мира. Противоречие в том, что все стремления славянофилов и государственников “сводились именно к возведению града, здесь пребывающего”.

“Утверждение мистической реальности, просвечивающей сквозь видимое, может соблазнить к отрицанию последнего, как облака, застилающего истинное бытие…” Иванов призывает все оправдать, призывает полюбить “бедные селенья и скудную природу” в ее женственно-благоухающей нежности” (349) и, значит, бросить пустые утопии Града.

У нас создается впечатление, что в русской сказке нет утопии Града. Когда Иван отправляется жить к Усоньше, дело не в том, что они построили некий Град, особый мир духа или нечто подобное. Изменение происходит не в мире, а в человеке. Это не “мистическая реальность, просвечивающая…” и пр. — это настоящая духовная реальность, обретенная героем. Мы не раз отмечали духовный реализм волшебной сказки, и тут в сказочном повествовании снимается указанное противоречие.

2. Юнг часто сводит все к одному, проявляя узость и пристрастность. Иногда интересные сведения из мистических трактатов — например, в (6-423): Адам понимается как “вечная вода в противоположность Еве, которая символизирует землю.” Однако наряду с этим, Адам — и lapis — камень, “который скрывал в своем теле невидимую Еву” как и все прочие субстанции.

Тут опасность жонглирования универсальными и весьма содержательными символами, иногда уже чистая схоластика… Однако без нее не возникает и находок?

3. “Герой сказки относится к самому себе в высшей степени бессознательно. Он из числа “спящих”, “слепцов”, каких мы видим на иллюстрациях к некоторым алхимическим трактатам. Все это непробудившиеся, которые не осознали еще самих себя…” (Ю1-10)

4. Это бесконечная тема. Такие символы сложились в веках, народ прекрасно понимает, о чем тут идет речь, однако вообще они не для экспликации… Они выражают всю полноту, всю сложность и всю сумму отношений и проблем. Так, высказано не раз, что русский народ на этих безграничных пространствах всегда ощущал себя жертвой, всегда стоял перед природой как перед загадкой, а перед властью — как вековым кошмаром…

Пространство — важный фактор развития народов. Каким-то образом гигантские пространства влияют на сознание и систему жизни. Словно есть какой-то закон, согласно которому люди устраиваются рационально и разумно в маленькой Швейцарии, иначе они сгинут, быстро падут жертвой соседних более сильных и алчных племен; а в России эта бескрайность словно дает фору и люди имеют возможность покуролесить — сплошные “туда не знаю куда”!

Однако все не так просто, и даже если эта рискованная “гипотеза социального пространства” верна (а она конечно же в чем-то должна быть верна), все равно более играет роль как исток, как первопричина, скрытая в веках, а главный акцент — та абсурдность сознания, высокая иррациональность, которая содержится в русском порядке жизни. То есть, возможно, все и иначе (не просто — иначе, а именно — И иначе, плюс-значение), и царь венчает эту пирамиду абсурдной реальности, и должен послать тебя “не знаю куда”,

да хотя бы потому что он действительно не ведает: куда, — действительно не в силах управлять человеком, когда человек этот волею судьбы выпадает из социума и стоит перед загадкой знания: потому что в самом деле, если у тебя Дар, так разве по тебе задача добыть редкое животное или дворец отгрохать — это и так делается, — а твоя задача иная, трагическая и невыносимая, и страшным холодом измучит она и потрясет навсегда; так что царь совершенно прав…

5. В этой книге мы не касаемся вопросов истории, быта, нравов, семейных отношений, это весьма интересные вопросы, которые ждут не одного исследователя, но здесь нас занимает только одна, видимо, все же основная, проблема духовного ряда сказок.

6. Говоря об этом, мы вовсе не отметаем иные трактовки — хотя бы потому, что они неразрывны, как будущие лепестки и листья в почке цветка: художественный образ волшебной сказки настолько емок, что кажется неисчерпаемым. И тут, разумеется, описана ситуация некого духовного обретения, и она имеет самый общий характер и звучание: духовный дар явлен в непостижимом (уродливом) виде и обрекает на искание, мучение, тоску, человек выпадает из привычного мира и состояния. Кажется, тут достаточно глубокий срез духоносного сознания, в котором вдруг проснулись все силы, навалились безысходной тоской: ведь всякий, знающий подобные состояния, подтвердит, что тут человек как бы заглядывает в самого себя, в душу свою, и это миг страшный, миг очень тяжелый. Однако каждый должен пройти его сам.

И далее, герой так и не может привыкнуть, освоить, так сказать, чудо, обретенный дар никогда не становится привычным — это глубоко интимное прозрение в настоящую психологию творчества, — и каждый пишущий и вообще каждый художник всегда задает этот вопрос о том, следует ли рассказывать про чудеса купцам, имеет ли это смысл?

 

Еще раз (и еще не раз) отметим, что «расколдовать» эту сказку можно и совершенно иначе. Вот пример текста по тому же поводу:

«В этой сказке мы имеем удивительную по лаконизму и содержательности модель духовного пути человека. Действительно, вначале он не различает ипостасей, не понимает ни чувств своих, ни интуиции, и Бог, вера, ангелы или черти, для него, есть некая абстракция.

Сознание молодого человека — сумма абстракций, которые постепенно проявляются и становятся реальным содержанием его живой души. Поэтому и собачка, для него, какая-то досадная мелочь, и к первому этапу духовного просветления он приходит вслепую, не его тут воля — что совершенно верно.

Далее, девица, которая увлекает его на печь, соответствует аниме, это слепая душа, и проходя сквозь ее слепоту и страх (он боится родителей — боится греха перед Господом, Чьего милосердия и глубины не ведает) — герой оказывается перед кожей, символом чисто мирским и материальным. Страдание и духовный опыт дают ему уже возможность расколдовать мир и увидеть в нем — Божье; из кожи является дева, из плоти – дух.

Чем отличается вторая дева от первой? — тем, что это душа, зрячая во Христе, она и дарует ему веру, которая в образе салфетки представлена…»

Противоречие? — нисколько, потому что просто наша идея мельче, но она вписывается в эту духовную модель. Такими моделями, если угодно, всегда проверяется правильность прочтения текста.