Русский Тартюф
Герой Мольера стал так знаменит, ибо воплотил вечный грех ханжества, он напяливал маску добродетели, однако под этой маской скрывалось лицо необычайно хитрого проныры: он понял важную вещь, он понял, что людям не по силам настоящая вера и настоящая добродетель и потому можно их морочить подделками – и они всегда были в большом ходу…
Всегда являлись краснобаи, как Фома Опискин, который спел песнь обывательской морали, а суть этой морали очень проста: в ней все правильно, все есть, кроме… Бога, Который собственно мораль и дарует нам по нашей глупости и слепоте; а если не от Бога – то получается, мораль дается из совершенно иной инстанции, она суррогатная, подделка, каждый – и даже полное ничтожество, которое путает имена авторов, ученых, события – может дать мораль и водрузиться на трон. В повести Достоевского царствует веселый сарказм, фарс, потому что мы не верим, чтобы даже самый добрый и беззащитный человек мог докатиться до такого подчинения моральному диктату ханжи; однако в этом сарказме сияют уже прозрения, которые будут развиты в его великих романах.
Ведь когда нет Божьей благодати, человек берет на себя право благодатствовать и благодетельствовать – и это, конечно же, Тартюф, лукавый и безбожный человек, и он доводит эту лукавую мораль до предела, т.е. до абсурда, становится моральным тираном. Почему так? Да потому что мораль существует в некой системе мировоззрения, она служит для Божьей цели, а вовсе не для пустой и бессмысленной цели исправления рода человеческого – фраза-маяк, которая звучит у авторов этого времени довольно часто, —
если же она обращается в набор догм, то начинает сдерживать то самое развитие человечества, ценностей, убеждений, тот прогресс, который возможен только во имя сверхзадачи – а не задачи, лишь на духовном пути; вот почему, как только общество теряет Бога, как только угасает духовная жажда, тотчас, словно лукавый дух, является Тартюф и начинает тиранить обывателя. Очень просто он напяливает маску святости и начинает учить нас жить — свято место пусто не бывает!
Отношения мещанина с моралью должны быть просты. Он не выдерживает никакого осложнения. Он выделяет в ней нечто главное и соблюдает это, остальное оставляя за чертой – чтоб не морочило и не мешало коптить небо… Вот, Фома сетует, что нет настоящего человека:
Найдите мне человека, я хочу любить человека, а не Фалалея!.. и пр.
но это ведь чистая демагогия, следующая неизменная черта нравственного диктатора и ханжи, однако и упрощение, потому что так поставленная проблема – весьма удобна, потому что не имеет практического разрешения… ну и таким образом он реально убивает любые настоящие нравственные искания и стремления, воистину тут «простота хуже воровства».
На понимании этого основного принципа построена любая масс-культура: там выделяют явное зло и наказывают его, и совершенно неважно, как существуют остальные герои: будьте уверены, что они не встретят никаких сложностей и не зададут никаких страшных вопросов.
И герой Достоевского понял это вполне, он как рыба в воде в этом тихом омуте, сыпет все те же слова про человека – «найдите мне человека!» — и все это высокое и прекрасное, он полуобразован, полуритор, полуврун, полуподлец-полустрадалец (Гиппиус полагала это основой настоящей греховности) – он воцаряется в храме, который покинул Бог, да им и не нужен Бог, они и не вынесут Божьего огня или гнева, Слова или причастия – нет-нет, нужно что-то попроще, полегче, чтоб жить спокойно и не задавать себе вечных проклятых вопросов. Например, такого: «Я человек или фортепианная клавиша?»
Достоевский тут смеется (празднует освобождение), тем не менее, как сказано, главная идея его творчества уже здесь ясно выражена. Критическое отношение к «добру», как его поняли мещане, ясно видно, однако, в отличие от Ницше, который патетически громит эти грошовые ценности и «добродетели» — Достоевский смеется над ними, разыгрывает потешные драмы и трагедии, таким образом еще острее выставляя нелепость этой псевдоморали.
Можно добавить, что этот саркастический пафос пребудет и в его романах, составив важнейшую черту авторского метода. Интересные темы возникают в связи с чтением этой повести. Вот один пример.
В чем природа морального диктата?
Этот вопрос кажется нам случайным, потому что много причин порождают данного человека как диктатора, хочется все отнести к чертам характера. Но наш автор показывает, что вне зависимости от окружающей среды и самой личности, возникают определенные условия жизни, в которых обязательно появится диктатор, воинствующий ханжа.
Вещающий Фома явно не удержался бы на своей позиции среди более или менее начитанных, образованных людей. На безрыбье и рак – рыба. Вот нехитрая формула этой ситуации.
Но надо посмотреть на это шире. Собственно моралью не исчерпывается опасность – любая гуманитарная область кажется профанам весьма простой (потому что там особенно знать и уметь ничего не надо – болтай, и все), и они смело вторгаются в нее и начинают витийствовать, учить, писать книги, бурно печататься – разве мы не знаем таких сегодня?..
Фома – чистый графоман. А природа любой графомании в этой потребности появиться на кафедре без всякого права на оную, быстро и легко получить возможность учить, «составить поприще», воссиять бездарной слюдой, на мгновение ощутив себя бриллиантом…
Тут именно эта потребность ощутить себя иным, тем, чем на самом деле не являешься: графоман – всегда хамелеон, у него слабая натура, он напяливает маски, точь-в-точь как Фома Опискин, который вдруг мгновенно превращается из бедного странника в грозного судию – и тотчас обратно!
Моральный диктат невозможен в развитом и мыслящем человеке. Природа этого явления коренится в нравственной убогости, бедности, слепоте, стремлении быстро осуществить идеал, который этим людям, по скудости их характеров и развития, представляется весьма простым.