Лестницы ада. Статья третья
Блок аналитической информации по роману «Преступление и наказание»
8. Критики
Среди всей критики по роману мы выделяем, конечно, книгу Мережковского «Толстой и Достоевский». Там есть анализ текста, там все выводы выражают не только мысли автора (чем грешит Бердяев и др.), а это настоящее аналитическое чтение. Он мыслит широко и смело, открывает подтексты и реальную философию в тексте романа.
Противоречие у Бердяева в очень важном пункте: он полагает героя, допустившего такое «своеволие», падшим и ничтожным – это повторено у него раз семь в одной главе; в то же время, только путь свободы, выход «из миропорядка» ведет к истинной свободе и к Богу. Но что же делать герою: разрушать стены моральных догм или уважать их? Получается, по Бердяеву, что и ломать ничего не надо, и своеволие ведет только к ничтожеству, а свобода только у Бога – надо идти прямо к Богу, но как же это сделать? Что за утопия такая?!
Можно ли прийти к свободе без «своеволия», сразу попасть в свободу, как в мишень? Достоевский полагает, что нет, он считает, что путь человека – путь страдания и ошибок, надо каторгу пройти, а Бердяев повторяет его слова о страдании, да только, опять же, упрямо полагает страдающего героя «ничтожным» и падшим. Кабинетный философ не хочет каторги – там ему зябко как-то…
И главное непонятно: Раскольников пал или возвысился в результате своего порыва? Философ в Бердяеве оправдывает порыв, а моралист тотчас замечает, что убивать нельзя – стоит, так сказать, на страже, чтоб порыв произошел «без нарушения и должным порядком»; что бы сказал Ницше о писании Бердяева? Разве не понятно, что философский роман описывает «убийство» как чисто философский шаг, а не физическое кровопролитие?
Но тут можно возразить: именно как философская идея убиение невинного человека, уничтожение личности и означает самоуничтожение героя, как делает вывод Бердяев. «Я не старушонку убил, я себя убил!» Так и есть. Вот тут и становится значимым факт неубиения… «И того не сумел!» Это мучит его больше всего на свете: человек оказался сильнее идеи, и свобода оказалась невозможной. На самом деле это был лишь первый (и во многом ложный) шаг к ней – вот в чем верное понимание сюжета.
И потому во второй сцене с Соней (5.4) он и завершает исповедь словами: «Вместе крест понесем» — этот крест тут необычайно важен потому, что Раскольников наконец понимает, что нет пути к свободе, кроме крестного, а следовательно, повторения пути Христа – а не убийцы, — и так он прорывается сквозь эту глухую стену, вырывается из тупика, — вот настоящий христианский экзистенциализм.
И в символическом плане, убийство старухи есть разрыв с миром, покушение на пошлость, — убить-то ее невозможно, недаром она во сне хохочет над ним, да он и не хочет уже ее убить, он вырвался, оторвался от мира сего – вот главный первый результат на его пути к свободе. Без разрыва нет свободы. Без разрыва, без отчаяния нет пути к Богу. Этого Бердяев, по-моему, не прочел в романе…
А Мережковский небрежно «размазывает» Раскольникова за то, что он перестал бунтовать и начал «возрождение» — это слово он ставит в кавычки, — это чисто романтическое восприятие героя. «Ни преступления, ни наказания», – сетует критик. И старуху, оказывается, не он убил, и каторга ему как хлеб…
Но вернемся к жанру романа. Философский роман должен представить не психологию героя и не его роль в социуме (тогда было бы нельзя смиряться, а следовало продолжить бунт до конца: романтик гибнет и никогда не смирится с их муравейником) – от автора требуется философия, последовательно развернутая, что автор и сделал с блеском в своем опусе.
Именно идея Ин. Анненского о том, что все преступники, — верная интуиция философского символизма романа «Преступление и наказание».
9. Евангельские мотивы
«Подражание Христу» — устойчивая модель всей средневековой философии, и она никогда не уходила из поля зрения духовной философии и высокой литературы. Идеал человеческой жизни тоже есть подражание Христу. Достоевский очень осторожно, мне кажется, строит эти подтексты, однако все Евангелие тут есть: вот «убийца и грешница» за чтением Евангелия; а вот невинный агнец, распятый «психологами» да демагогами; а вот разбойники настоящие насмехаются над агнцем; есть тут, наконец, и полное непонимание его самыми близкими – сказано ведь: «не сможете вместить», — «воля к власти» Раскольникова чем-то напоминает решимость Христа и неприятие мирского суда, да и он реально даровал нам свободу, заразил ею так, что после него уже другим стало человеческое сознание и наш путь освобождения. А потом ведь будет написан «Идиот», где эти мотивы вообще стали основными.
Распятые разбойники Достоевского словно реализуют своей судьбой в разных вариантах одну схему: пересмотр морали (у Ставрогина, Версилова, Карамазовых, Раскольникова); испытание судьбой, каторга или смерть. Разбойник, у него, выдающаяся личность уже тем, что отринул тесные рамки обывательской морали, которая душит человека, обращая его в «фортепианную клавишу». Разбойник – метафора бунта.