Ф.М. Достоевский. «Идиот»

Заметки о романе

Мир красотой спасется
Ф.М. Достоевский. Идиот (рукописи) (с.102)

1.

В записной книжке Достоевский записал самое первое про князя Мышкина: «Это Христос».

Князь – как и Раскольников — тоже любил падшую, чахоточную Мари, и она умерла… И любовь эта была слабая, совершенная, небесная, чистая и пр. – такая любовь живет лишь воспоминанием, и как и Раскольникову, ему предстоит узнать любовь земную со всеми ее страшными противоречиями в мирской смуте…

Прекрасный, уникальный парадокс в этом соитии двух противоположных образов (Христос – и убийца!), однако тому, кто хочет понять по-настоящему роман «Идиот», следует внимательно перечитать главный роман нашего автора… (В рукописи, в 1м варианте, он сам — убийца, в чем признается Геро (НФ.-с.56).)

Люди у Достоевского живут реально, в конкретном миге судьбы, он берет их в определенный момент их реального бытия. Ганя взят в момент, когда противоречие и порок завели его в тупик, князь – в редкий момент, когда он сходит в мир (идея Христа – Спасителя), генерал Иволгин не нужен в миг генеральства, но в миг заката, как пароксизм мирской лжи – так возникает напряженность текста.

Символизм постоянно присутствует в каждой сцене: явление значит гораздо более, чем написано. Вот, Ганя хватает князя за его слова о воде («Выпейте воды…»), но чем эти слова так взбесили? Чем князь бесит его? Именно тем, что воплощает то абсолютное начало (благо), с которым у Гани сложные отношения. И Ганя сразу ощущает это начало — это явление в мир потрясает все основы его существа. А, может, лишнее это? И люди сами должны дойти до блага, своим путем, естественно? Это вопрос о правомочности главного – и самого красивого в нашей литературе — образа.

Все герои романа живут двойной жизнью: а) жизнь реальная – в системе конкретных интересов; б) символично, ощущая высший мир начал — отсюда сложность и полифоничность рассказа, в котором чувства, эмоции вдруг высвечивают метафизическую высоту. Тут есть и символизм более мгновенный, с элементом игры: приняла князя за лакея, а он и есть слуга и лакей ее, потому как воспринимаем людей на своем уровне, не более того…

В 10й главе князь – добро – входит в мир, и мир преображается: просыпаются страсти, люди мечутся, как бы вновь обретя выбор. Ганя не имел выбора, жил по привычкам и законам мирского зла, теперь Добро явилось, сразу установив основные антитезы. Князь как бы свет мира – свет в мире – теперь все через него видят и друг друга, и мир по истине.

Вокруг Настасьи Филипповны Фердыщенки там всякие, шуты, а в нормальных отношениях с людьми она не умеет состоять, и теперь надо все менять: тут благо и красота хотят слиться, и в этом возможное спасение мира. Лихорадка бьет ее, теперь сама Н.Ф. вступает в реальные отношения, ощущает в себе силу и величие жизненной задачи – и правды – она есть Красота, начало Жизни, Живая Жизнь (которую искал Толстой), и на этом алтаре она будет испытывать всех далее, и приносить жертвы (символ: деньги в камине).

Именно Тоцкий не видит этого сдвига – просит «дать ей покой». Он совершенно не ощущает, что происходит, человек вчерашний… И затем очищение началось. Каждый рассказывает свой дурной поступок в этой гостиной, но не получается… Не так это просто.

Почему именно князь решает судьбу и ее, и Гани? Спор с князем о том, чистая она или рогожинская, характерен. Тут новая чистота, новая система ценностей, которые явились в мире, высвечены его явлением, и реакция собравшихся интересна: как всегда у Достоевского, в театральной «сборной сцене» царит неловкость, ибо эта искренность разом сбивает их привычный тон, срывает маски.

Но невозможно Красоту вырвать из мира сего, от Фердыщенки, она Тоцкого наложницей была и не верит в Явление, оттого и через весь роман бежит от него… Рвется к нему и бежит от него – это показано мастерски.

Вот в чем дело: мы не верим в светлые пути, в то, что мы, дети праха, можем по ним идти. Выход для России – в единении, братстве начал, которые порознь могут разорвать (да и рвали ее – на куски!) – и когда он с Парфеном крестами меняется, это символ и надежда. Один князь ничего не сделает. Как писал В. Соловьев, добро должно войти в реальную жизнь, слиться и стать ее частью – иначе, оно бессильно, только бесит…

И Парфен всем жертвует во имя этого братства, новой связи: он еще будет бросаться на князя с ножом, но уже новая связь светится, и вдвоем будут они сидеть в финале романа над трупом Красоты убиенной. Преодоление человека натурального – вот задача, и князь пытается понять этого человека – Рогожина, помочь ему вылезти из этой самой натуральной грязи и вместе с ним понять природу (и возможность) Красоты. Она небесная или земная – или же тайна, для нас непостижимая и непосильная?

Перед князем она помешанная, тут безумие красоты – и есть от чего — то есть, красота не может жить в идеале, она мирская, земная – иначе становится дух, пух, дым, — отрыв от земли с ее противоречиями, отрыв от почвы гибелен. Умереть или превратиться в ангела – в данном случае это одно. Ведь НФ уже запятнана и, более всего, осознанием запятнанности своей, — и превращение в ангела, сама такая возможность для нее равна смерти – чем и заканчивается роман.

Тут чисто православный взгляд на красоту, это не античная безликая статуя, а горящая в муках совести душа, в ней нет гордыни, ее трясет раскаяние и духовная жажда. И Аглая противостоит НФ, как свет – тьме, ангельское – демонскому, только не дается истина ни ангелам, ни демонам, потому как все они от мира сего, а «мир во зле лежит»; ну да, это наши ангелы и демоны, метафизика от Достоевского…

НФ толкает ее к князю, хочет освободиться от двойственности – гениально схваченная черта любой сильной души, — однако не может Красота остаться лишь мирской, Божий огонь в ней мерцает и не угаснет… (НФ — как Россия, мятежная, внутри кипящая, обреченная на разрыв и крах – тема пророчества…)

Рогожин представляется Ипполиту привидением, бессильно духовное существо перед этой наглой и бессмысленной вечной силой земной. (Они там сидят, изучают ночью друг друга). По сути, образ Христа, изуродованного людьми, стоит перед Ипполитом неразрешимым противоречием, и к греховности, безумию этого мира – а эта мысль идет через весь роман: все безумно, нелогично, дико – прибавляется мысль о том, что человек лишний, его выкидывают, он стал атомом вещества, и он желает воспользоваться последней властью – властью решить свою судьбу: тут метафизический бунт, явная параллель с Кирилловым из «Бесов». Это бунт атома против машины.

В Ипполите мысль: человек-атом не устоит, обречен, как и сам он обречен умереть через пару месяцев. Это то же содрогание души в поиске выхода из клубка противоречий мира сего. Они корежат людей, однако в этой формовке, в этом горниле мучений и испытаний самая суть предлагаемого автором пути очищения, катарсис.

2. Рукопись

В рукописях Достоевский записывает:

ГЛАВНАЯ МЫСЛЬ РОМАНА: Столько силы – столько страсти в современном поколении, и ни во что не веруют. Беспредельный идеализм с беспредельным сенсуализмом ¹.

и далее:

…жажда красоты и идеала и в то же время неверие в него, или вера, но нет любви к нему. И бесы веруют и трепещут… (39)

Тут сразу Аглая возникает, ключ к ее образу.

И о князе много интересного… Он, оказывается, болезненно чувствует низость окружающего — оттого и волнуется, и расстраивается так, когда с Лебедевым разговаривает и убеждает его не грешить. На фоне этой компании, он

Не может не считать себя богом, и до того вместе с тем себя не уважает (до того ясно себя анализирует), что не может бесконечно и до неправды – усиленно не презирать себя. (53)

Таким образом, тут замысел написать идеал человека в реальной среде: не вынесет, спятит! – если только не идиот… Кстати, в первом варианте Мышкин должен был быть «сыном ростовщика» (55) — тут открывалась интересная линия, напрочь отвергнутая (но все же, отец князя был под судом, и дело осталось туманным…).

Достоевский намечает своеобразную энциклопедию любви: «любовь страстная (Рогожин), из тщеславия (Ганя), христианская (князь)» (101).

Князь и Рогожин – да и прочие герои — связаны, по замыслу, воедино. «Дух мой в тебе», — должен сказать князь Парфену (141), и во всех заметках о князе одна и та же мысль о значении человеческой личности, реальной оценке реального человека, который имеет в себе образ божий, но так явно ему не соответствует.

В замысле важную роль сыграл процесс над Ольгой Умецкой, которая после истязаний в семье сделалась поджигательницей и была оправдана. Ее страстный характер, явно загубленная в семье судьба подвигнули Достоевского на серьезную разработку семейной темы (скандалы у Иволгиных).

Поражает в рукописях масштаб этого ума, который ворочает такими величинами – и постепенно они уходят в ткань романа, теперь их оттуда вытаскиваем; и загадочные фразы:

Есть гордость в бессилии (104)

1. Ф.М. Достоевский. Идиот: неизданные материалы. М., Л., 1932, с.38.