Блудный сын

Гл. 14

²⁶ если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником…

сильное слово — ненавидеть

эта ненависть не наша мирская (ее Христос не ведает), а потому от смысла слова зависит и смысл этой важнейшей заповеди отречения от мира, не только по норме христианской – но сердцем, ибо в мире для души моей нет ничего по-настоящему приятного

отвращение от мира – в том числе и от мелочных забот семьи – жажда иного, высшего удела гонит лучших из нас на высоты; такая ненависть не зла, но двигатель развития, движения и причастия

искренне отречься – как человек, который знает нечто лучшее и никогда не променяет его на здешнее убожество; это освобождение – подобно тому как место надо освободить, потом уже строить

Гл.15

¹¹ Еще сказал: у некоторого человека было два сына; ¹² и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. ¹³ По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. ¹⁴ Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; ¹⁵ и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; ¹⁶ и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. ¹⁷ Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; ¹⁸ встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою…

  Рембрандт. Возвращение блудного сына

в этой сцене у Рембрандта прямое столкновение фигур сына и Отца, словно он долго шел и далее некуда ему идти, кроме отца: он уткнулся в Отца, пресекся путь, жизнь дошла до логического финала – он обрел спасение; при этом, фигура его сломлена, лишена цвета и рисунка, он полностью отдан в руки Отца, не имеет более ни своей воли, ни иной цели в жизни; Отец обретает сына; драматичный колорит, выступающие из тьмы фигуры домашних и старший сын – фарисей – который не понимает происходящего, это переворачивает всю его жизнь и идеологию, он изображен в профиль, перпендикуляр основной линии — встречи сына

тут есть что-то глубоко человеческое, молнией главная мысль, которая трогает – в согнутых фигурах, отсутствии пафоса, тут такая домашняя сцена, что кажутся совершенно не использованными огромные возможности евангельской сцены с ее радостью, восклицаниями, пиром и пр. – на самом деле тут взят момент тишины, умиротворения, покоя и семейного счастья, когда страждущий обретает спасение, и в этом все чудо сцены…

он еще не сказал никаких слов, ни о чем не рассказал отцу – это миг растворения и единения, какого он не знал прежде, самовольно распоряжаясь своей жизнью и полагая, что человек – это звучит гордо, что он сам может решить свою судьбу и все свои проблемы; теперь меняется его мировоззрение и он понимает, Кто на самом деле вершитель; а кто несчастный странник… это миг прозрения

мы смотрим на главные две фигуры, и глаз тонет в каком-то горячем мареве охр, и вот она, нищета и боль вечных земных дорог, и как крылья любви, одежды Отца, нет ничего благостнее и нежнее, и надежнее – и потому фигура Отца полностью укрыла его; все, мучения окончены, он дома

тут мудрость Отца; земные дороги – дороги мрака и скорби, там много ошибок и лжи, и надо простить и возлюбить, вот и вся Его отеческая наука; он все знал заранее, и эта сдержанная мудрость в его фигуре и жесте отеческих рук; Он весь утешение и прощение, а сын – небесный агнец, прошедший земные дороги (как и сам Спаситель), в его фигуре – безобразие и грязь земной жизни без надежды и истины, вот такими мы прибываем под кров Отца, а у него для нас лишь одно – любовь и прощение

трактовки этого сюжета могут быть самые разные, ведь иные мастера выделяли именно радость толпы, семьи и пр. Вот, на рисунке Ж.-Б. Греза целая гамма страстей и нравоучений!

Ж.-Б. Грез. Блудный сын

Рембрандт преодолевает соблазн такой сцены, своим глубоким внутренним чувством постигая, что не это главное – напротив, все эти страсти мешают установить и утвердить главный факт: сын стерт, он сейчас ничто – смысл уничижения и покаяния передан в его фигуре спиной к зрителю (нулевая поза)

тут и нравственная оценка самого события: сын принят в лоно Отца, однако при этом он стал никем, чтобы стать всем; тут вечная диалектика преображения духа и вечная бессмысленность земных дорог, которые никуда не ведут

и при всем этом есть еще и старший сын, верный Отцу фарисей, который дан в профиль, перпендикулярно основной сцене: он не принимает этого объятия и не понимает его, и возникает вопрос: зачем же художник изобразил его столь равнозначной фигурой, отвел этому непониманию и противлению такое большое место?

приходит мысль, что все они в Боге – и праведник, и грешники, и старшие, и младшие, и фарисей, и подвижник; гений объясняет нам простую мысль о единстве духовной жизни, неисповедимости Господней и бесконечности Пути