Эгон Шиле. Трагический эротоман
А на стене рана может не заживать долго.
Они часто прибегают к этому средству.
С ужасом и дурнотой замечаешь, как на пустынных стенах
болят такие вот странные раны.
Анри Мишо
I
есть вещи легкие для живописи, например, вы видите некий вид, и он превращается довольно легко, при умении, в приличный пейзаж, уравновешенный и приятный для глаза; есть вещи трудные, таковы эротические сюжеты, тут мы находим очень мало настоящей выразительности
видимо, на то есть причины: острая чувственность, эротическая ситуация и для пера трудно уловимы, тут особый нужен талант, а уж для рисовальщика тем более; второе – общественная мораль, которая совершенно не терпела таких штук; третье – это все-таки некий покров, который был всегда наброшен на эти темы
Аретино был самым знаменитым эротоманом, именно его, т.е. рисунки Караччи Казанова показывает молодым девушкам, и все это сегодня кажется просто невинностью, и даже никто не скажет, что это вообще эротика: гармония, любовь, античная идиллия…
А. Караччи. Анжелика и Медор
кажется, сам смысл эротизма стал проявляться гораздо позже, и это парадокс: именно теряя эротику, люди стали понимать ее ценность и настоящее значение; однако я вдруг осознаю, что так же происходило и с жанром портрета, да и с самой живописью в целом: ну, разве в 17 веке, в пору бурного расцвета школ, кто-нибудь мог бы предположить, что за картину будут платить цену целого городского квартала!..
итак, теряя, начинаем осознавать, и в этом не только нет ничего необычного, но наблюдаем тут некий закон ценности: она сначала формируется и развивается, переживает апогей и исчезает, в этот момент искусство фиксирует ее, затем уже она формулируется (и попадает в музей)
19 век – это черта, за которой начинается полное обнажение и сексуальная революция: люди остро чувствуют эротику, не зная еще другого закона, согласно которому культура есть симбиоз и не терпит перекосов; она хранит, питает и возвышает самые разные человеческие страсти, пороки или увлечения, однако любой сильный акцент, увлечение чем-то одним приводит к вырождению
знаменитый маркиз и стал признаком такого вырождения эротизма в садизм, он просто подробно и досконально описывает это в становлении своих бесноватых героинь, намечая как бы путь эволюции всего человеческого чувствилища – отчего и стал столь знаменит в среде мыслителей
Барт прямо пишет, что «Сад не эротичен», а все им описанное невозможно в реальной жизни; это безумие садизма, больная фантазия эротомана взаперти, некий символ эротомана вообще, потому что любой из нас в этом положении оказывается одиноким и преданным безжалостной фантазии
а мир не может ответить нам, не дает удовлетворения, не умеет и не желает реализовать наши фантазии; маркиз де Сад – символ вечной невозможности, вечного разрыва между фантазией и реальностью, запрет на самые интимные фантазии и печать той страшной бездны, которая клубится в человеческом сознании – и которую нельзя «взять и запретить»
парадоксально, его романы и соответствующие им циклы иллюстраций, наполнившие нынешние монографии по эротике, просто уничтожают всякую эротику: эти монотонные оргии без всякого человеческого смысла и желания – предупреждение людям о тех самых перекосах, которые мы упомянули выше; не подействовало…
видимо, людям не дано остановить процессы в культуре, в развитии чувств и интеллекта, и человек должен пройти определенные круги культурной эволюции – проблема интересная и сложная…
вы можете водить любые табу – все равно люди их опрокинут в своем неудержимом движении – куда? – к какой цели? – к какому образу? – нет ответа; мне только ясно одно: это развитие не приводит к улучшению нашего сознания, к углублению чувств и интеллекта, и даже к диверсификации удовольствий, которые и стали основной целью и смыслом жизни современного либертена
II
ну, а в ХХ веке первое место тут занимает Эгон Шиле
этот молодой австрийский экспрессионист, кончивший жизнь трагически, обладал удивительным художественным талантом
Э. Шиле. Девушка на коленях, опирающаяся на локти
его нервный живой рисунок неповторим и сразу узнаваем; само тело у Шиле никогда не бывает цветущим, гладким – оно словно истощено страстями и испытаниями, хранит отпечаток жизненных бурь, и в нем осталась одна энергия – энергия желания
в этой художественной модели, в этой его теме есть глубокий социальный смысл; тут перед нами люди, утерявшие всякие надежды на осуществление своих личных амбиций, мечты, фантазии; в их очах безнадежность, их тела – тела жертв
они предрешают то, что сегодня – и с еще меньшим основанием – мы называем эротическими фотографиями или картинами: у Шиле у первого люди просто демонстрируют запретные части тела: они больше ничего не могут предложить; женщина стоит, подняв зад; или она лежит, просто расставив ноги
его женщины зовут мужчину голодными взглядами, однако никто к ним не придет: это какой-то вечный зов, на который нет ответа: человек остался один, в современном мире никто не услышит, не пригреет его, страшное одиночество и обреченность среди комфорта цивилизации
нет тепла, нет общности, фигуры распластаны – будто распяты перед нами; и это ясное пророчество
возникают странные сюжеты: вот, девушка обняла саму Смерть, ведь недаром говорят, что секс подобен смерти – да, теперь это именно такой секс, в котором люди спешат быстрее дойти до конца, грубо овладеть, поразить силой, а то и насилием, выбить крик, убить!..
в каком-то смысле, его изумительная техника, эта сочная гамма и вспышки уподобляют их тела и лица глыбам гранита, этим камням вокруг, словно и вся цель жизни состоит именно в том, чтобы сжечь это тело и стать камнем, стань снова прахом, прахом бывший…
там у него есть рисунки, автопортреты, где впечатление, что парень стоит весь в крови после кастрации; странный эротизм, однако…
Э. Шиле. Автопортрет
в определенной степени, эти истощенные фигуры полны неиссякаемой эротической энергии, которая не находит выхода
предельная чувственность, желание истощает, превращает человека в одну мысль, одну фантазию, тело – в струю огня; почему ей нет выхода? – в чем драма? – и вот тут мы находим удивительные интуиции, настоящие прозрения…
человек обнажился – и это стало кошмаром, и финалом
III
наша культура была суммой умолчаний и ритуалов, символов и мифов, и образованный человек 19го столетия еще умел сохранить чувство собственного достоинства; да, вокруг было много разных нелепостей и зла, где-то цвело еще рабство, кто-то воевал напропалую убивая себе подобных и пр.
однако система умолчаний и мифов (культура) помогала ему сохранить некую вселенную значений, некий заветный мир, куда не проникало это зло, этот кипящий социум, одержимый дурными страстями – там цвела чудесная эротика, властвовали благоухающие дамы в кружевах, выходили гениальные романы и поэты пели свои идиллии
это все был миф – не в смысле нереальности, а в смысле немыслимой полноты, невозможной в реальной жизни (так жили немногие)
и вот, наступила другая эпоха: капитализм не имеет и не желает иметь никаких иных ценностей, кроме денег (это мы теперь понимаем хорошо и на конкретных примерах), он разоблачает все эти мифы, развенчивает и уничтожает культуру (в наше время это отлично сделала сеть)
какой выход? – она может тихо умереть, спев лебединую песню, а может породить другую эстетику – эстетику бунта и отвращения, философию протеста, возродить метафизику, снова обрести мир неведомый…
Шиле не сумел удержаться на этой незримой черте; его жизнь шла под откос… вместе с жизнями тысяч других людей – наступала большая война как логичный апофеоз описанной эпохи (опасно жить в мифе)
на его рисунках военной поры любовники словно цепляются друг за друга, прижатые к какому-то жуткому кругу, который вращается и грозит разбросать их в разные стороны – всегда странное впечатление, словно это последнее земное объятие…
к какому выводу это приводит? – да к очень простому: признанные эротоманы, «мастера эротики», не обладали эротикой, совершенно другим дышали и выражали скорее отчаяние и обреченность, чем цветущий земной эротизм
потому как этот эротизм – большая ценность, чудесная высокая игра, в которой сплелись все чувства, и люди теряют эту ценность вместе с прочими: все эти революции, войны, экономический рост и бум потребления не проходят даром
дрожат эти нагие истощенные тела, дрожат и трепещут отражения кораблей на вечерней воде порта; сколько обреченности и боли, сколько отчаяния и страдания в творениях лучших, самых чувствительных из нас!..