Пикассо в Москве
Критика такой живописи у нас несколько бессмысленна. Для меня, многие годы работы в школе и вузе связаны с пропагандой этого искусства; идея в том, что в нашей ситуации не до критики. Перед нами стоит фундаментальная задача понять, научиться, усвоить идеи и течения модернизма, поскольку именно в них культура ХХ века дала самые мощные достижения. Тем не менее, существует такая вещь, как вкус.
П. Пикассо. Франсуаза, Клод и Палома
Мне никогда не нравились женские портреты Пикассо. Будучи антифеминистом, я отдавал дань идее: женщина в наше время.. это, г-да, самая грустная тема, поэтому поговорим лучше о искусстве! — так вот, искажение, дробление личности совершенно естественно, уже привычно — и не только для женщины, — однако эти портреты нельзя воспринимать реалистически или даже психологически. Это поиск формы, поиск стиля.
Он всегда в поиске, и не правы те, кто обвинял его в эклектизме и подражательстве: то кубист, то метафизик…
Он в вечном поиске. И когда находит интересное решение композиции, видит какие-то живописные возможности, его в этот момент совершенно не интересует сама натура; вот, дети рисуют на листе, он рисует детей, давая вам возможность и дальше рисовать все это – бесконечность процесса творчества, вот тема этой вещи.
И все-таки в них осталась одним штрихом выбитая наивность, задумчивость и беспечность, так что не спутаешь: это дети…
Гораздо интереснее работы, в которых он показывает свой темперамент. Рваные фигуры, дробление лиц, внезапные быстрые штрихи профилей, чистая живопись, хранящая главное: его почерк, его манеру, в которой стремительность и темперамент уравновешены пристальностью и акцентом (эти два глаза – как в кино, в стремительной смене кадров)
П. Пикассо. Сидящая обнаженная и флейтист
В иных работах он показывает, напротив, поразительную уравновешенность и чувство стиля. Вот нетипичная картина, где он дает рисунок в стиле лабиринта: простое решение, музыкальная пластика линии.
Пикассо – это то, что называется художник par excellence. Поэтому совершенно бессмысленно пытаться рассказывать «историю создания» его картин или какие-то философские идеи, которые за ними кроются… Он ищет живопись в эпоху, когда, кажется, все уже сделано и нового быть не может. Он всегда его находит. Если хотите, но вселяет в меня уверенность, что и наше компьютерное безумие не покончит с искусством.
П. Пикассо. Художник и модель
Вы видите, как он ищет третье измерение (это только простодушные ценители полагают, что все уже найдено), и он накладывает проекцию на проекцию, снова ищет – от простого профиля приходя к сложной системе проекций, где являются просветы, тени – целый мир в виде сложного знака, никаких «идей» — но столь многое выражено!
Впрочем, идеи тоже есть. Его можно назвать высоким примитивом. По мере движения вперед в новые смутные времена мы все яснее понимаем значение такого примитивизма: во-первых, тут всегда нонконформизм, художник представляет собой некого условного дикаря, который выпал из общества (экзистенциалист – название более серьезное, но суть почти та же) и воспринимает мир и людей элементарно, просто, исконно; тут снова движение к основе, вглубь, в суть вещей. Во-вторых, любой примитив делает шаг назад для разбега, для нового взгляда, чтобы далее идти вперед в ином направлении; у Пикассо в его грубых этюдах возникает этот мир исконных людей, исконных отношений.
П. Пикассо. Две купальщицы
как завороженные, в каком-то метафизическом сне пребывают его герои
тут связь с метафизикой, неоклассицизмом 30х годов, когда Карра и Кирико писали такие вот пустынные пространства с античными героями
тут поиск некой первоначальности, основы (почвы – русским культурным термином), и, снова отмечу, возвращение к античным образцам, в конечном итоге – поиск гармонии и цельности, без которой любое творчество обречено на неудачу
они пытались все время выдумать новое… считалось, что это прогресс; это слово завораживало; казалось, тут какая-то бесконечная дорога… в никуда; мне кажется, дорога значила менее, чем это никуда – в самом деле, нет направления более мистического и плодотворного
ничего нового выдумать невозможно, сегодня это всем понятно; люди крутятся в каком-то кругу, потом, исчерпав его возможности, переходят на следующий, на самом деле они ощущают лишения, дефицит доверия, любви, не знаю… идей, прозрений, Бога, общности…
творчество – это преодолений лишений
я вхожу в аудиторию, чтобы собрать внимание, участие и любовь, и ухожу; то же самое происходит на любой выставке или концерте – для некого космического восприятия, это просто вспышка тепла
у нас в классе был парень, Мишка Брыкин, он с трудом говорил, такой высокий, мрачный и косноязычный; все болтали – он молчал, но в глазах было желание сказать; он стал рисовать, а потом стал художником, однако это еще не вся истина
лишение обнажает душу
это та самая духовная нищета, которая нужна мне, чтобы ощутить жажду, стремление и силу воли, которая погонит на вершины; а зачем туда рваться тому, у кого все в порядке? – он не видит собственной нищеты и ущербности и поэтому никогда не сумеет ее восполнить
творчество – это восполнение
художник вдруг ощущает себя голым и ничтожным дикарем на скале: мира нет, потому что весь он сляпан из лжи и декора, в момент трагического крика о помощи он вдруг находит новый мир, какие-то мощные формы, смелый взлет линии, первоначальные слова
какие-то грубые формы поначалу пугают, но потом узнаешь в них человеческое томление и волю к свету, вечную игру и невыносимую муку любви, которой нет ни исхода, ни освобождения
так писал Пикассо
ничего нового – это неправильное слово – просто на каждом следующем круге человек находит собственное выражение, формы и слова, для своей великой жажды: человек – это жажда
П. Пикассо. Деревенский танец
они застыли в медленном танце
они давно уже бросили танцевать, просто парят в этой странной недвижимости и задумчивости
словно впервые ощутив близость, общность и не в силах разомкнуть объятия, наивные и чистые примитивы в недрах голубого блюза…
в каждом из нас есть этот наивный ребенок, или художник, который прекращает суету и вдруг впадает в медитацию, и в этот момент ты так смешон!… потому что в этот момент ты человек
И Матисс, и Брак писали этот сезанновский мотив купальщиц.
Идея его в том, чтобы показать тела в совершенно свободном пространстве, как бы не стесненные формами современной жизни, обычаями, табу, одеждами и пр. Свободный дикий человек, снова – примитив. Тела эти расползаются, струятся, изгибаются, принимают самые нелепые позы – да это уже и не тела, а некая органичная часть пейзажа, человек как часть мира, и тут уже не выпавший из общности, а обретающий свой исконный мир.
Таким образом, эта философия делает круг и устанавливает человека в его настоящем ареале.
Тут надо сделать одно пояснение.
Колорит – важнейший раздел современной живописи, которая умеет дать цвета мощные, яркие, не боится чистых красок. Пикассо часто весьма небрежен в построении гаммы; иногда у меня впечатление, что он не придает ей особого значения. Для него, главное – рисунок, форма.
Он подводит к мысли о том, что серьезному современному мастеру не надо слишком увлекаться колоритом. Эти белые тела заговорили античным языком именно потому, что им не мешает колорит; и они теперь как статуи, обладают значительностью и монументальностью; мера цвета – важное правило Пикассо.
Вся живопись модернизма слишком серьезна, и она естественным образом постепенно теряет собственно живописные качества – что конечно грустно, но что тут поделать: такова была жизнь и атмосфера этого страшного века… Не до красок!
Искусство Пикассо, конечно, ярко и глубоко выражает эту жизнь.
Скульптура – особый раздел.
Это удивительный гений, который умел в нелепой, простецкой форме запечатлеть Вечность. Вы поневоле остановитесь и станете долго смотреть на эти фигурки, которая каждая, впечатление, обладает своим тайным бытием; не знаю высшей похвалы скульптору…
Он художник камня. Камень заключает тайну; во всей природе он символ прочности и герметичности, он закрыт, его можно только расколоть, чтобы увидеть нутро; и его скульптура сохраняет массивность и закрытость каменной глыбы.
Осторожнее… она требует такого же чувства, массивного, тяжелого, это надо прочувствовать, пережить вполне; эти опусы не для поверхностного осмотра: долго я стою перед ними, вникая, проникая в этот камень; он дает мне такую возможность, и это одно из чудес Пикассо.
Они все массивны, вне зависимости от размера. Это его монументальный стиль: грубый абрис, примитив, недвижимый взгляд древних куросов… Тут сам материал работает – неизменное правило современной скульптуры, — камень остается камнем, и эта масса дает мощь, характер.