Этюд 13. Мистика
значение христианской идеи еще в том, что она породила искусство — такое, каким мы его знаем сегодня; из Библии как таковой не родится искусство по той причине, что там все уже сказано, — она самодостаточна
и это происходит именно из-за слепой мистики: мистика Библии — данность, которая не оспаривается и не развивается; в ней дыхание тысячелетий, в ней говорит Бог, и на все вопросы и недоумения ответ один: так сказал Господь
тут между Ним и мной вечная пропасть, которой мне не перейти — то есть, не до конца пересечь пропасть и прийти к Нему как равный, но вообще даже нет возможности начать пути: я не могу тут исследовать — приблизиться бы хоть к какому-то пониманию тайны (что мы пытаемся делать – раздел: ПУТЬ)
и это, конечно, сознание ветхого человека, который “в страхе и трепете” замирал перед Зиждителем и ждал Его воли — он сам ничего не мог предположить, лишь старался прочесть эту волю и на ней — на своих догадках о ней, на традиции прочтения этих слов — строил все
и часто совсем не так строил, потому что слова в данном случае — ненадежный материал, и в этом было громадное отличие иудаизма: у него не было материала, особенно в современном мире, в современном сознании, который мог бы адекватно выразить, пронести таинство
ни слово, ни звук, ни цвет, ни линия, ни мрамор никак не могли выполнить эту функцию; а средневековое человечество уже активно нуждалось в творческой мистике: человек жаждал вторгнуться в высшую сферу — наступала эпоха homo faber’a
по выражению холерика Розанова: ”мир раздался — и пало на него Евангелие” 1; новая жизнь требовала активного творческого осмысления; искусство, философия живут только на векторах плодотворной мистики — именно к ней возвращается модернизм на новом витке развития
однако это мистика иная, в ней абсурд клокочет, выстреливает смелая идея — например, этот белый месяц — остающаяся загадка, Ничто, таящееся за декорациями мира — то самое Ничто Паскаля и Хайдеггера:
В светлой ночи ужасающего Ничто впервые происходит простейшее раскрытие сущего… 2
очевидно, что подобная мысль для верующего иудея, например, мысль совершенно нелепая: в мире не бывает Ничто, если в нем есть Бог (и тут надо признать предельную цельность и последовательность этой религии) — совершенно иначе мыслит христианин: он нуждается в Ничто как толчковой доске для творческого прыжка:
Без исходной открытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы (там же)
для нас тут важен момент самодвижения, свободы, саморазвития, творческого импульса; мы люди максимального духовного динамизма и активной веры-действия, веры-соития; поэтому без активной мистики сегодня нет высокого искусства
при этом, мы научились разделять уровни духовной жизни: никто не стремится заменить религию эстетикой — поставить картину или что-то иное на место Бога; однако активное вторжение в духовную сферу позволяет мне реально развивать свои представления и духовный опыт, задавать те самые вопросы, в которых сегодня весь смысл философии и искусства
2
достаточно сложно выразить ту синтетическую функцию, которую всегда выполняет совершенное произведение искусства: оно есть синтез, завершающий процесс постижения, исследования и по этой своей сути стремится объединять — причем не только отдельные идеи, но часто и целые культурные пласты
в таком опусе содержится очень большое содержание, часто в поразительно простой форме, и не ошибусь, если скажу, что именно в этом состоит чудо настоящего искусства — и его родовая отличительная черта (к этому не стремится подделка, произведение-однодневка)
перед нами встанет невыполнимая задача, если мы попытаемся объяснить, как это происходит: вряд ли кто-либо до конца понимал механизм этого синтеза, и я бы настаивал только на нескольких вещах, которые представляются несомненными:
— первое — то, что художник не планирует этот синтез, то есть не ставит задач объединения культур, сплетения идей — он вряд ли думает о таких вещах, когда пишет картину, это возникает как логическое следствие обобщения, сублимации, самой художественной правды, хотя описать такую логику невозможно,
— второе — наверняка вполне прикровенный характер такого творчества, и можно сказать почти наверняка, что мастер сам не отдает себе отчет с полной ясностью, какие идеи содержатся в глубине образа — более того, он часто и не стремится к такому углублению
это связано с спецификой такого уровня творческого усилия, когда задача выразить, вылить идею, интуицию в конкретном материале — красках или словах, — настолько сложна и многопланова, что действительно человек не может мыслить ни о чем ином
поэтому возможен и иной взгляд на нашу картину: индуистская недвижимость библейского дерева с мусульманским месяцем намекает на некий центр, некий миг такого духовного средоточия, в котором нет различий догм и традиции остаются где-то ниже…
возможно, тут он выходит на совершенно иной мировоззренческий уровень, и я хочу подчеркнуть, что в данном случае — в такой миг — совершенно не важен замысел, наличие или отсутствие его, но все элементы композиции так спаяны, сама художественная идея настолько глубока, плодотворна, гармонична, что уже не играют роли начальные помыслы автора
это весьма современный подход к искусству, его новой духовной объединительной функции; в наше время все поняли, что верующее человечество не способно к духовному синтезу и нуждается в помощи, и духовная мощь настоящего творчества, стоящего над догмой, тут оказывается единственным решением проблемы в мире, где теперь все войны возникают на религиозной почве, что в современных условиях явный атавизм
настоящее искусство показывает себя более зрелым — как всегда и бывало, — художник и мыслитель идут впереди догматика, неся в себе развитие духовной идеи; можно сказать и так: всегда были охранители и прогрессисты, и те и другие необходимы в духовной области, и именно искусство брало на себя функцию духовного прогресса
усиление национализма сразу порождало в художниках тягу к другим культурам — они словно чувствовали опасность заражения этой болезнью, и мы видим стремление на Восток во Франции XVIII века или у нас на рубеже ХХ века; кричат о победоносной войне — кто-то сразу переводит Коран; искусство выравнивает, синтезирует, объединяет
это относится не только к собственно духовной сфере — вот, в первой четверти ХХ века мы видим взрыв интереса к науке, процветание университетов, великие открытия идут одно за другим — и живопись и философия сразу обрушиваются на позитивизм; тут интуитивное стремление выравнивать, гармонизировать; искусство играет роль великого охранителя гармонического развития человечества
этот холизм — родовая черта большого искусства и совершенно отсутствует в убогих советских суррогатах, например, или в современной американской эстетике, создающей впечатление придатка постиндустриальной цивилизации — и тут дело не только в диктате властей или потребностях населения: большое искусство тем и отличается, что творит поверх барьеров
кстати говоря, видимо, эта синтетическая функция — свидетельство высокого уровня развития данной культуры в настоящий момент, ее главенство, лидерство в мировом масштабе — такой была и французская культура второй половины XVIII века, и наша в XIX веке, когда даже явно чисто национальные главенствующие идеи (например, Достоевского) не мешали бурному развитию переводов — издавали весь мир, переводили Ибсена, Гауптмана, Упанишады и пр. – а в ХХ веке эту роль на себя взял модернизм
однако все это лишь внешние формы того причастия мистическому, тайному, которое нам никак нельзя утерять
1. В. Розанов, «Несовместимые контрасты жития». М., 1990, с.424
2. М. Хайдеггер, «Бытие и время», с.22