Этюд 11. Это субъект
1
сегодня я говорю: это не норма, не объективное раскрытие идеи или точное понимание картины, это субъект; это мир человека, его личное восприятие — и моя личная попытка прочесть его, сугубо личная проекция с попыткой выхода в экстерьор; однако чем более сильным будет это последнее намерение, тем более смутным будет прочтение
это пропорция, которую следует осознать каждому пишущему: стремление к публике, желание разъяснить ей чьи-то идеи или свои собственные всегда вступает в противоречие с самими идеями, их глубиной; отражение крадет у выражения, так что есть опасность превратить опус в сплошные отражения, игру бликов на воде
это субъект — вещь-в-себе — и он охраняет свои глубины; отражение этих глубин должно быть само глубиной; прочитать гения может только гений — и пусть это будет гений интерпретации, гений стиля, неважно, главное в том, что только глубокий ум, чуткая душа, высокий дух могут приблизиться и постичь это, подобно тому как гениальный пианист читает Бетховена, хотя проиграть сонату может любой студент
это феноменальное восприятие: я заранее сообщаю, что мое прочтение субъективно, это вовсе не “объективное содержание” образов, а именно проекция, феномен, да и зачастую она намеренно искажена, потому что я пытаюсь прочесть свои ощущения, наиболее точно их выразить — в этом моя главная задача, — а это уводит в сторону, укорачивает или удлиняет очертания
и вам не надо исправлять мой рисунок, уточнять мои идеи — выскажите свои, и сумма этих проекций и даст нам какое-то общее понимание, которое, возможно, пригодится для какого-либо учебника, только все же наше мнение в том, что следует уходить от учебников, вообще постепенно отказываться от нормативности, даже на начальных стадиях обучения
это отступление — однако в нашей картине каждый ведь почувствует вызов: ее тема касается гносеологии, метафизическое знание проявляется номинально — искаженно, как наложение на картину (на крону), а не вписанное в нее органично; настоящее познание, видимо, возможно только при критичном отношении и мыслится мастером как разграничение, выделение и определение, а не описание системы в ее цельности
это субъект, осознавший тупик своего миропредставления; творчество и есть способ вырваться из тупика (эти слова использует Господь в прологе гетевского ”Фауста”); на картине сумерки здравого смысла и вспышка метафизического сознания; раскол системы представлений, вечный абсурд субъективного самосознания
и потому это приглашение строить проекции, фантазировать, призыв к сотворчеству, это книга, которую может прочесть только пишущий
2
древо оказывается многозначным — а многозначность довольно интересная и парадоксальная категория: вы можете выразить при помощи значимого символа (дерево, дом, бабочка) свою мысль, построить подтекст — к тому же, возникает множество значений
однако тут лежит и опасность, потому что они могут разниться, дать разнобой, и важно умение построить композицию таким образом, чтобы большое число значений реально работало; например, эти камни ясно подчеркивают библейский характер дерева
с другой стороны, на нем вечный Знак Женщины — и неспроста; мне всегда казались смешными попытки эмансипации в наше время — этот процесс напоминает движение в пространстве без конкретных целей, по инерции:
женщина всеми силами пытается порвать с мистикой, уничтожить ее, перевести в ясные “права” тайные силы — что совершеннейшая нелепость, потому что замена очарования, магии, идеала, колдовских чар на сомнительные “права” (например, право работать по 10 часов в день) не нуждается в комментариях
женщины нет, а знак остался…
знание совращает, это его женская природа, его ущербность, которую человек должен восполнить; на картине дерево и месяц находятся в явной антитезе: само древо — символ устойчивости, высших ценностей; вы не в силах овладеть, познать его — сорвать все плоды, — эта мысль о знании мирском, которое заводит человека в тупик, превращает в бездуховное животное, которое разрушает все на своем пути — все ценности и святыни, эта мысль не совсем законченная, не совсем реалистичная — в ней чего-то не хватает
чего-то или кого-то: именно женское, незримо дышащее в мире, совращает, подталкивает, настраивает и пр. — мы дети грустной луны, но это не вопрос о порочной женщине (тогда все было бы так просто!) — это вопрос о нашей нецельности, полной мистической неадекватности — и крахе духовной эволюции —
женское должно так действовать, Евы никто не отменял! — но духу соблазна, луны и прельщения должен противостоять дух света и веры, князь веры, как выражался Кьеркегор — в этом равновесии и должно совершаться таинство нашего духовного восхождения, и этот поединок небесплоден
3
мучительно пытаться выразить эти вещи, и причина весьма проста: тут человек физически ломает себя, все время добровольно отказывается от какого-то канона — мысли, поведения, связи, — это как плыть в открытом море
но самое поганое, что он совершенно не может дать себе отчета в причине — зачем он это делает? — понятно, что, не сломав, невозможно принять что-то иное; но это постоянное опустошение становится уже какой-то… профессией? —
и человек фиксирует невыносимость, о которой писал Хайдеггер на языке онтологии, а все прочие в романах; что призывает его упорно отражать этот разрыв, эту невыносимость? — может быть, таким образом человек делает ее реальностью
не срывом, не очередным ляпом, неудачей, — черт побери, эти неудачи сделали из него уже нравственного калеку! — а вполне закономерным событием; у него, например, есть место в мироздании, и это явление люди назвали “сюрреализм”
сюда они свалили все кошмары и все непонятное; и бог с ними, но это хоть какое-то убежище, и даже вполне приличная комната, где можно жить и где собрались — вот, наконец, и приятный сюрприз, — совсем неглупые люди
это мой мир, говорит он, я в нем живу; это не умствование, не философия, а моя жизнь; и мне неинтересно, для меня просто немыслимо существовать в ваших банальных декорациях; эта пьеса — дешевка, и я это знал в 20 лет
невыносимость состоит в потусторонности; где там эти бледные мистики, которые мечтали о мире ином и вызывали духов? — эти люди могут много печального рассказать им — в частности, о безвозвратности реальности, той реальности, которую я сам только что обозвал банальной и которую все мы несем по сто раз на дню
однако выпав из нее — назад не вернешься: это улица с односторонним движением, и требуется огромная вера в это дело и просто психологическая устойчивость, чтобы не психовать и идти дальше; невыносимость — это слово, это состояние, а на самом деле надо все вынести
но ты заранее знаешь, что вынести это немыслимо: невозможно мыслить иначе, чем все; радоваться иному, беситься из-за пустяка; никому не верить (потому что они сами себе не верят и не знают, что сделают завтра) и ни во что не вмешиваться — потому что тут ничто не решается!
человек где-то в глубине сознания, что ли, по природе, не готов в такому существованию, не готов к непосредственному бытию — к тому самому Dasein, — или какие еще ярлыки они придумали — совершенно не готов… не готов? — но, возможно, он проходит подготовку?..
4
картина Магритта вряд ли может быть отнесена к сюрреализму — вообще, настоящих сюрреалистических работ в живописи не так много, и очень часто наблюдается сход к фигуративизму (у Эрнста) или абстракции (у Миро, Танги); для сюрреализма два явления должны существовать совершенно параллельно, анализ и синтез идут одновременно, что сложно себе представить логически
здесь же видим единство пейзажа, который несет только одну черту, которая отличает его от романтических пейзажей прошлого — этот месяц на кроне, а не за ней; однако элемент неожиданного сочетания, разреза реальности тут не главное, этот момент значительно уступает в значении той философии природы, точнее, метафизике, в которой весь пафос пейзажа
человек природное существо, и только в равновесии самосознания, когда он имманентен миру и несет его в себе, он выявляет истину; всякие искусственные комбинации ничего не приносят — идея, в общем, противоположная основной установке сюрреализма, который делает упор именно на раскол, на искусственное совмещение предметов, автоматизм человеческой реакции
человека не как частицы мироздания или природного существа, но именно как человека социального, с его комплексами и болезнями — отсюда известные мифологические интерпретации Дали, например, — и в этом огромное значение картины сюрреалиста Рене Магритта: она заставляет наш ум сделать как бы полный круг и вернуться к истокам
анализ, разложение (природы, Бога, души, законов мышления или социума) неизменно совмещены с синтезом; различие тут методологическое, а не сущностное: человек не может выйти из природной сферы — он тогда окажется в пустыне, канет в безднах дурного своеволия и эгоизма
и тут надо сделать только одно небольшое примечание — о традиционной реакции на модернизм: нам, конечно, надо не критиковать признанные имена, а учиться понимать их, учиться мыслить в категориях современного сознания, а не по идеологическим штампам, — это общее место —
однако следует все время повторять, что именно отставание развития гуманитарного сознания заставляет нас использовать все те же идеологические “установки” — часто совершенно подсознательно, и скажи человеку, что он мыслит, как совок — обидится смертельно! —
а все дело в том, что модернисты не могут не быть философами, это стало уже плотью и кровью; в ХХ веке философия перестала быть специальным предметом — и это прекрасный прорыв к совершенно иному художественному мышлению
какова же метафизика Магритта?
в размышлениях Хайдеггера и др. есть ясная идея о том, что современная метафизика предполагает “ускользание собственной почвы”1. она ставит преграду между человеком и бытием, в ней наше сознание не столько познает мир, сколько познает невозможность полного адекватного познания; метафизика есть система тупиков, познание при помощи табу
это увлекательное парадоксальное занятие, высокая игра, стремление сохранить прикровенное, не выплеснуть младенца с водой — умение остановиться в миг тупика, ощутить в этом тупике не просто невозможность продвижения, но некий узел, плодотворную загадку, высь — именно это мы, несомненно, и видим на нашей картине
однако метафизическое познание не просто игра в слова, — это только одна сторона дела: моделирование необходимо в области, где весьма сложно что-то удостоверить фактически и требуются круги приближения к сущности исследуемого или представляемого, — это напоминает водоворот —
это знание добывается только практически, и когда мы говорим про погружение, это реальный процесс в сознании и бытии; это миг слияния с сущим, ощущение его в себе — это со-существование, со-знание, со-итие, со-бытие, погружение в экзистенцию; этот путь каждый проходит только лично, и в этом смысле мы говорим о искусстве “не для всех” (а какое было для всех?)
это именно то присутствие, реальное столкновение, тупик логики, которые так ценны для современной метафизики
1. М. Хайдеггер. «Бытие и время», с.29.