Тревога
Механика восприятия
есть картины, которые долго мучат
это «Тревожное путешествие» де Кирико странное, там паровоз летит прямо в стену, т.е. «каждая стена — это ворота», мы пробиваем стены догм, в этом смысл нашего бунта, и впечатление, что поезд полетит по этим пустым уже галереям, ломая портики в своем безумном движении вперед
культура – это и есть тревожное путешествие, которое обещало рай земной, а теперь все более порождает беспокойство, тревогу, страх потерять последние запасы духовной энергии; она кричит от этой пустоты
в сущности, каждый из нас — такой вот ряд портиков и галерей, неких установленных ценностей, устоев, сквозь которые человек пытается пробиться к свету, однако он все время выходит к прежним рубежам и возникает тревожное сомнение, что эта искомая цель — desiderata — не существует
Дж. де Кирико. Тревожное путешествие
*
Ницше пишет о современном восприятии искусства, которое становится все более интеллектуальным:
Фактически все наши чувства именно потому, что они всегда спрашивают о разуме, т.е. о том «что означает», а уже не о том, «что есть», немного отупели… Удовольствие переносится в мозг, сами органы чувств тупеют и слабеют
и далее:
Но чем более рассеивается и улетучивается благоухание значения, тем реже встречаются люди, которые еще воспринимают его; остальные знают лишь безобразное… и пр. 1
кажется, тут перевернута логика процесса: конечно, современные люди стали более интеллектуальными, к этому их принуждает сама жизнь, работа, круг чтения и пр., однако само отношение кажется условным
не потому чувства слабеют, что крепнет интеллект: исходное состояние личности неудовлетворительно, чувства эти и само восприятие не развиты, в то время как «идея картины» им кажется простой; и он прав, когда связывает неспособность к настоящему восприятию с этой неразвитостью
на самом деле ценитель, эстет сразу воспринимает живопись на начальном чувственном уровне, и такое восприятие для него само собой разумеется; потом включается интеллект; если же чувства не развиты, нет стремления к мистике, нет сублимации, эти знаки и символы ничего не говорят
соответственно, и «идея», если ее сообщить, не произведет никакого воздействия; такое сознание угасло для прекрасного как целостности органичного и совершенного миросозерцания – на него действует только уродство своими сильными средствами звука или цвета
то есть, даже если ему сообщить идею картины Кирико, не найдется достаточно ресурсов мистики и чувства, эмоции и творческого напряжения, чтобы предпринять самому это путешествие; такой человек стал пассивным зрителем, не способен к настоящему восприятию
для настоящего эстета такая картина – сигнал к действию, она мгновенно включает механику восприятия и творчества
таким образом, механика восприятия предполагает, во-первых, наличие ресурсов – развитого интеллекта и чувств – во-вторых, творческое усилие, потому что только оно и способно соединить их и сплавить в единый, целостный орган – творческое сознание
и отсюда, совершенная тщета усилий «объяснить» картину или сонату: даже при наличии одного из трех компонентов, человек останется равнодушен: чувство может ограничиться всплеском эмоции; ум скажет «ага» и ничего не прочувствует, и даже одно творческое усилие ничего не даст
настоящее восприятие – это комплексный творческий процесс, и модернизм невозможно воспринимать пассивно; апатия, интеллектуальное бессилие и лень, равнодушие и неразвитость чувств делают это восприятие совершенно невозможным
это касается и абсурда, который присутствует в картине Кирико: только творческое восприятие доводит человека до края; он ощущает границы рациональности, необходимость перейти на другие рельсы, к другой системе измерений
и снова, такое постижение и внимание, высший тип восприятия – начинается с чувства, с общей ситуации абсурда, которую мыслящий человек не может не ощущать – иначе подобное полотно оставит его совершенно равнодушным
*
современное знание преобразовало исторический процесс, во всяком случае, мы теперь его ощущаем и мыслим о нем совершенно иначе; прежде он развивался в силу обстоятельств, и люди мало понимали глобальные проблемы, не думали о них – просто у них был пока слишком малый горизонт сознания
теперь глобализм стал фактом нашей жизни, причем решающим, и любой образованный человек может окинуть взглядом необъятный горизонт истории или мировой экономики, или культуры; это, конечно, приятно, однако что же он видит?..
ведь мы – точно так же, как древние греки — не знаем общего направления развития, никто из нас не может описать и внятно разъяснить наш путь, в любом масштабе, от личной судьбы до судьбы человечества или современной истории, и отсюда возрастание тревоги, опасений, непонимания и пр.
мы слишком много знаем и слишком мало при этом понимаем в главном, вот и получается пустота современного сознания и паровозы, на всех парах летящие в стены: мы видим лишь препятствия, лишь стены, и любая идея прогресса, прежде находившая горячих апологетов, в нас порождает лишь скепсис и критику
разбитые иллюзии и утопии, катастрофы, истеричные прогнозы науки – все это опустошает наше сознание, лишает почвы и уверенности, порождает пессимизм; так что мы ощущаем ясно: наше познание и творчество утеряли главное, эту силу жизни, волю к власти…
*
состояние сознания: тревога
я осознаю, что совершенно не нахожу опор в окружающей реальности; наше знание, казалось бы, должно нас соединить, потому что стало слишком много общего; на самом деле все наоборот: я не нахожу в окружающем мире никакой общности, никакой почвы
мыслящий человек – вечный перпендикуляр
они отвергают любые принципы, ценности, устои и традиции во имя создания этой безликой субкультуры тусовки, уровень ниже плинтуса, никакой ответственности, никакого кредо; сначала критика согревала и вдохновляла, однако критика умирает, не давая плода
есть такие растения, которые не могут развиваться иначе как путем регулярного плодоношения
и отсюда тревога: она бродит в опустошенном сознании, которое слишком субъективно, оторвано от социума, от общих движений и трендов, настроений и глупостей, и одновременно ни с кем не может поделиться своими открытиями, потому что это общество без ценностей, без глубины
и в этой пошлости и равнодушии оно нашло свою безопасность и стабильность, которая является родом духовной смерти; и теперь они спекулируют на истории, кивая: смотрите, сколько ужасов и катастроф, радуйтесь, что живете мирно и спокойно
и поэтому, думаю, моя тревога касается не только моего собственного положения, но этого странного глобального омертвления, которое, разумеется, связано с гибелью культуры, к которой я привязан неразрывной пуповиной; я ощущаю это опустошение
тревога стала тональностью моего бытия
*
но ситуация намного серьезнее: сегодня мы все резче ощущаем нереализуемость творческого проекта; у меня нет аудитории, да в сущности, ни у кого ее нет, и люди привыкают к монологам:
они стремятся поскорее выговориться, выбросить идею – словно выбрасывают ее на свалку, не заботясь о том, нужна ли кому, поняли их или нет; отсюда, идеи, которые остаются сырыми и не находят сознания, в котором могли бы дозреть; их никто не реализует – ни в одной сфере (а это глобальный процесс и сферы связаны, методология всюду одна)
идеи не воплощаются в общественном сознании, просто потому, что такого сознания уже нет – ведь оно и существовало как синтез общих идей, потому что это сознание не навеки возникло…
идеи висят в воздухе – и отсюда тревога, которая охватывает душу и не дает покоя; и я думаю о том, что образ или опус более органичны, чем полагал раньше, нуждаются в развитой корневой системе и пр.
тревога крепнет от разности потенциалов: творческое сознание совершенно перпендикулярно миру сему, и тут уж ничего не поделаешь; а оно, видимо, не предназначено к такому одиночному плаванию?..
или напротив, это беспокойство, волнение, сомнение и надежда и есть настоящее человеческое состояние и одновременно верный индикатор творческого бытия?
возможно, и так; я сомневаюсь, потому что привыкнуть к этому состоянию невозможно, душа слишком неповоротлива, у нее свои догмы — да и вообще склоняюсь к тому, что всякая привычка – род смерти
тут все глубже…
*
тут идея обнаженности, опустошенности, нестыковки, все движется по своим орбитам и невозможно совпасть; отношения случайны и необязательны, близость невозможна, что лишь усиливает чувство незащищенности и тревогу
каждый человек – словно выметенный и убранный дом, в котором – хоть целый день броди – не найдешь ни одной интересной вещи, ни одной черты близости или уюта, пустота…
это особый современный стиль отношений людей, которые больше всего дорожат собственной свободой, которую давно уже спутали с пустотой
наше сознание состоит из уровней – быт, тело, чувства, идеи, дух – и естественный, развитый человек полагает необходимым развивать и хранить все уровни сознания; и субъект – это не какой-то засушенный мыслитель, но это синтез разных уровней
собственно, в этом и проблема, и задача, чтоб совместить их и добиться искомой цельности; это порождает в моем сознании огромное напряжение, и оно развивает невроз, плод этой разности и невозможности контакта
и поэтому пошляк поступает вовсе не глупо, когда выхолащивает, выбрасывает «ненужное», облегчается таким образом и неизменно повышает скорость своего движения в никуда
я прохожу сквозь них как сквозь пустые портики, как ветер прохожу насквозь и обретаю тревогу; в тихом отчаянии сижу в комнате один, и тут вижу эту картину, и во мне начинается тихое движение восхождения
сублимация охватывает душу и возносит меня ввысь: я нащупал прочную нить, ощутил связь, я не один и мое отчаяние получает право гражданства; и мрачная тревога из нервного расстройства превращается в творческую энергию
*
и теперь у меня есть силы противостоять паровозу
об этом только несколько слов в заключение: прогресс, объявленный главным направлением нашего развития, как внешние условия существования в противоположность внутренней, творческой эволюции – это громадная идейная ошибка заблудшего человечества
никакой настоящий прогресс невозможен и немыслим вне моего сознания, вне человека: тут, в темных галереях и тайных углах моего сознания свершается настоящий рост и развитие, а там под холодным небом мечутся безумные массы – без всякой надежды
но меня не оставляет сомнение; да, тут всё глубже…
я напряженно смотрю на эту картину уже полчаса, и мной овладевает странное ощущение провала: персонализм – это прекрасно, и все мы дружно его утверждаем, и для этого уж точно есть много причин: об этом вашем обществе и его проектах я слышал достаточно, basta – только что я знаю о нем?
об этом человеке, на которого ставлю; об этом субъекте?.. кажется, я совершенно бездумно делаю ставки, по принципу остатка
нас когда-то учили, что люди, несчастные полузвери, голодали, мерли, как мухи, пока не научились организовывать сообщества, и вместе сумели выжить и наладить всю эту цивилизацию; дескать, общение, обмен – вот что спасло человечество
возможно, и так, только причина могла быть в другом: человек просто не умеет жить один, хотя бы потому что не понимает до конца собственной природы; формы общения и общежития – род фикции, подмены, костыли, на которых он до сих пор ковыляет, однако никто не доказал, что так и быть должно
я ухожу в эти катакомбы и начинаю ощущать какой-то тихий ужас; во-первых, нет привычки, все мое существо настроено на общение, кому-то позвонить, сообщить, обсудить – пустые формы убийства жизни; да я и правда понимаю теперь, что, в сущности, все мы только и делаем, что убиваем время жизни
во-вторых, ощущаю огромное напряжение, каждый миг проживаю вполне, ничто и никто не мешает… и теперь уже совершенно другие силы управляют моим сознанием
все это не быстрый процесс, и лишь постепенно начинается переоценка, и теперь меня уже сложно подвигнуть на звонок или на лекцию, и я скучаю, встречая знакомых; так живет художник, весь отданный своему творчеству, никого и ничего вокруг не слыша
он понимает, наконец, главную истину творчества
только творчество придает жизни смысл, а само оно есть строительство храма; но все попытки построить храмы на земле были обречены на неудачу; и эти храмы рушились или, того хуже, становились домом сатаны, вместилищем адского огня: там мучили, жгли, истязали людей
так они и стоят по всей земле, мрачные и брошенные, в них нет Бога; потому что храм можно воздвигнуть и укрепить только в человеческом сознании, где властвует Дух; и теперь он чувствует силу и знает цель
и он никогда не произнесет окончательной истины, или оценки, его знание никогда не завершено, образ никогда не закончен; это храм, который он строит всю жизнь, это его творчество; а опусы – осенние листья, которые летят на землю, чтобы стать прахом
тихая музыка осени пронзает душу
1. Ф. Ницше, Сочинения, т.1, с.350-1