Di Chirico spiritual

Человек в известном роде не имеет ни с чем ничего общего
Майстер Экхарт

Дж. де Кирико Единственное утешение

дух нельзя отдать кому-то, подарить или озарить; человек является с мертвыми книгами и догмами; тут у него общий взгляд на культуру как на музей, в котором археологи или верующие, поэты или метафизики тотчас застывают в качестве мертвых экспонатов

но как же так, ведь художник и поэт творят именно настоящую живую реальность, высшую, ту самую живую жизнь? – да, живые импульсы и озарения тотчас обращаются в мертвые куски гипса или полотна с краской; искусство становится культурой

это тоже наше «единственное утешение» в мертвой реальности мира, и в этом сама философия произведения, которое фиксирует ситуацию, но не может передать живую свободу, зажечь вдохновением: художник не верит, что людей вообще можно зажечь

сюрреалисты и метафизики весьма скептически относятся к этой толпе, которая платит им тем же равнодушием и скепсисом: словно мир холодеет и обращается в камень; и любой образ, идея или чувство в нем тотчас каменеют, знакомое ощущение, не так ли…

в определенном смысле, культура – это набор механизмов самосохранения человечества; все дело в неизвестности нашей судьбы, когда любой порыв вперед или пророчество тотчас натыкаются словно на цементную стену; отсюда основной механизм культуры – фиксация, произведение

а ведь в реальной жизни, не говоря уже о творчестве, нет завершенных процессов, все в движении, все в развитии, и в этом вечное противоречие искусства и культуры, творчества и музея, да и просто: художника и его творений

и он как бы отталкивается от каждого застывшего следа, отпечатка, чтобы идти дальше; и в этом парадокс художественного восприятия: вы смотрите на картину как на «окно в мир» — в мир иной, разумеется, однако через окна не входят ни в мир, ни в дом

у Магритта есть картина, на которой толпа обывателей стоит перед окном, а комната пуста; но там совершенно понятно, что они-то комнаты вообще не видят, от света смотрят – во тьму

духовное состояние обезличивает, лишает лиц, и мне кажется, тут не только найденный им чисто метафизический знак – мы реально лишены лиц и превращены в толпы, в массы, на это именно и были направлены титанические и системные усилия всех властей ХХ века, и другой тенденции не видно

найти лицо – в этом смысл русской классики, и может быть, вообще смысл любой настоящей живой культуры; поэтому эти куклы Кирико весьма понятны для мыслящего субъекта

ведь дело не только в том, чтобы обрести лицо – а уж это точно стержневая идея в любом серьезном жизненном проекте – но его надо еще явить миру; ну, представим себе на миг, что одна кукла обрела лицо, а другая-то нет; и как же они будут различать друг друга, общаться…

в общем, самые разные проблемы

а религия дает свой рецепт, самый простой: она фиксирует откровение и дает обещание, которому в общем никто не верит; с этой точки, антицерковные и даже атеистические движения служат высшей цели творчества, ведь в самих себе они не имеют настоящего содержания

религия играет роль мишени, что ли, в общем, она не может дать реальных импульсов для развития, для творчества духа, однако играет пассивную роль в этом неудержимом движении

М. Экхарт пишет о духовном:

…и чем дальше отойдет от себя и всего того, что не есть искомое, и чем меньше похоже оно на себя и на все, чуждое духу, тем более оно уподобляется тому, к чему стремится… подобие из Единого исходит ¹

в этом смысле, лицо – категория промежуточная? – но мы имеем в виду вовсе не социальное лицо человека, каким он является перед обществом, совсем наоборот; женщины используют косметику именно чтобы стереть лицо и воздвигнуть маску для мира, для людей, а также и для себя, как оказывается

настоящее мое лицо, личность есть субъект, воплощение моей духовной природы – прочее мне дано и не нуждается в особых усилиях проявления; Экхарт продолжает:

Оттиск природы высшей для каждого желаннее, чем своя природа и сущность… (191)

выходит, эта моя (физическая) природа дана мне как некая основа, от которой я должен идти, и останавливаться на ней означает просто отвергнуть настоящую судьбу – и дар

а у Кирико все наоборот: увы, но духовный путь превращен в обещание, возможность, по сути – действительно лишь слабое утешение тому, кто никогда его не свершит; и мрачноватый, гризельный колорит картины лишь утверждает этот скепсис

и в этом плане, интересен наш эпиграф

Человек не имеет ни с чем ничего общего…

так уж ни с чем? – и ни с кем? — наверное, имеет, все-таки, только в этой максиме фиксируется не положение дел, а движение, модель развития мыслящего субъекта, который начинает осознавать себя и мир вокруг себя

и человек духовный ощущает чуждость мира и всего что в мире, и тем самым он хранит и развивает, реализует главное свое достояние – свой Дар; мистик тут определяет «человека высокого рода», который есть «Единое и в Едином познает Бога и тварь» (207)

тут лежит грань между высоким и низким, горним и дольним, и судьба «человека высокого рода» — отторжение, одиночество в миру, его путь – возвышение, сублимация, богопознание

и разумеется, обычный человек по природе ужасно ленив, причем лень эта проявляется в основном именно в высших сферах; я бы так сформулировал эту формулу лени:

Чем выше, тем больше

   Дж. де Кирико. Возвращающийся

отсюда разрывы, потому что мало кому удается сохранить на этом торном пути цельность и гимновый темп восхождения; и со мной всегда другой, да и не один, вероятно… замерший, почти неживой стою я перед ним и ваяю свой образ

по мере творчества поэт у Кирико обращается в памятник, статую, тут какой-то Антикондильяк: чувства, мысли, надежды, мечты по мере выражения отпадают, как осенние листья, унося частицы живой жизни; и теперь его удел в мире – отсутствие, высокая отрешенность

его нет уже в его собственном теле, ведь телесное, мирское перестали играть роль; и его нет, полагаю, и в его опусе, который начинает жить по своим законам и – кто знает – может, у него даже имеется своя судьба… так где же он?

в движении этого вечного возвращения, повторяя те же круги, снова и снова проходя те же состояния в поиске оптимального образа гармонии; великая духовная сила не в открытии чего-то непременно нового, а в нашей способности к бесконечному Пути; главный знак не точка — запятая

великий художник – это тот, кто сумел выразить основной зов эпохи, и он ничего не скажет человеку, который вообще не знает смыслов и не слышит зовов: мы находим в этом странном мире лишь то, что реально ищем

дополнение

абсурд

развитие действительно идет по некой спирали, повторяя вечные вопросы и достигая промежуточных мет; именно у Кирико заложены впервые те концепты абсурда, которые потом дали в Европе такие мощные плоды

я все время ощущаю брошенность, одиночество человека среди этих пустых площадей и комнат; человек вступает в явный конфликт с созданной им самим цивилизацией, в том числе и с самой культурой, которая явлена тут холодными пустыми анфиладами мертвых храмов

потому что это все формы, которые поглощают содержание, срезают смысл; опусы, которые убивают творчество; это диалектика живого и мертвого, и творец желает сохранить свою свободу и свои вечные вопросы – вот откуда, из этой глубины, наш экзистенциальный порыв

и абсурд самой цивилизации, которая из живой культуры превращается в этот гнусный и вонючий паровоз, летящий по пространствам мира сего – и человек там уже лишний со своими храмами, картинами, стихами и вечными проблемами

и разумеется, такое искусство ничего не скажет тому, кто вообще пока не относится к цивилизации, людям дописьменной культуры, которые пока не создали этих храмов и картин – довольствуются идолами и заняты плоским выживанием

их жизнь, напротив, рациональна и однозначна, ну и конечно в ней полно абсурда, только это не тот высокий абсурд сознавшей себя и пробужденной для метафизического бунта экзистенции, а просто бьющая в глаза нелепость обывательского мудацкого мирка

1. Сб., с. 183