Женщина у Сальвадора Дали

женщина у Дали, часть вторая

Атавизм сумерек. Предметы обретают свою истинную форму, тяжелую тень, массу и плоть… Пассивная женщина склонилась перед мужчиной – но вместо лица у него череп; в сумерках резки различия — это время контрастов и предчувствий; они несовместимы, она, как паук, пожрет собственное детище…

нагромождение камней на заднем плане – указание на хаос природы, в котором главенствует пассивное женское, пожирающее мужских особей; личная тема: этот поздний девственник каменел перед женщиной, так и не преодолел непостижимый комплекс…

но это мать перед сыном, их связь неразрывна, как связь полов – безысходное противостояние, которое потом повторяется в нескольких работах, словно образ мучительный и безысходный; материнское начало, материнское влияние, предопределяющее всю судьбу…

это «Архитектонический Анжелюс Милле» (1933) – именно Милле написал невинный пейзаж с этой парой, и картина поразила Дали, — тут прояснена тема: мужское духовное устремляется, окаменевая и теряя свои функции и отличительные черты – становясь частью композиции, она уже неразъемна, словно мы некое единое вещество, именно к этому и стремится женщина: ее усилия направлены на спаивание людей в единую массу (семья, общество)

начиная с Канта, мы познаем не ноумен, а связи, явления – познаем из связей, а ноумен – это «вещь-в-себе»; однако мужчина и стремится сохраниться как «вещь-в-себе», его меньше всего интересуют связи – напротив, женщина именно строит мир связный, мир связи, связывает и не отпускает, и даже окаменевшие они словно обречены друг другу: таинство природного влечения обратилось в каменную неразрывность связи

возможно, тут гораздо более масштабная идея о влиянии любой связи, любой социальности на индивида: она гасит энергию свободы, гасит волю, она требует смирения и следования известным нормам и т.д. – в этом плане очень интересна либеральная идея как воплощение дебилизма

и окаменение явилось результатом; возможно, эта догадка могла бы осветить и само поведение маэстро, его, так сказать, скандальный общественный образ…

и все же тут осталась пустыня, и две глыбы среди песков: связи не получилось и никогда не получится, и не следует делать из нас какие-то непонятные массы

мы и женщины – мы слишком разные

женщина на его картинах вступает в самые непостижимые сочетания, однако все та же основная тема развивается в самых разных аспектах: она каменеет, довлеет в качестве богоматери или Афродиты, но всегда пробуждает и пестует основной инстинкт, она природное существо, лишенное метафизики; и если тут можно говорить о метафизике пола, то это метафизика растворения, взаимодействия, впечатление, что у нее нет своей сущности, своего таинства

во всем этом у него что-то глубоко болезненное, что не раз уже описывали критики…

С. Дали. Симбиоз женщины и животного

вот «Симбиоз женщины и животного» (1928), тут несовместимые камень и курица? – или более экзотическая птица? – короче, камень, тело, инстинкт, телесная плотность материи, вещества, интенсивность чувственной жизни, которая жаждет метаморфоз – тут совершенно очевидная преемственность древней мифологической традиции: женщина – самое податливое вещество для превращений и симбиоза – вспомните Овидия – а слева – идея хозяйства как животно-человеческого мирка, тоже симбиоз, синтез форм жизни – женская попытка цельности

женщина никогда не осуществляется – она в процессе вечного становления инстинктивно синтезируемого бытия, глубоко вовлечена в процесс метаморфоз на разных уровнях жизни, таким образом она создает свой мирок, всегда в противоположность огромному метафизическому Миру мужчины

С. Дали. Незримая спящая женщина, лошадь, лев

в картине «Незримая спящая женщина, лошадь, лев» 1930 года она слита с природой, звериным, всегда лишь плотский синтез – иного невозможно помыслить, в этом вся драма, тут нет духовной связки для мужчины, возможности контакта, соизмеримой связи; животная мощь в монументально распахнутом пейзаже, лишенном каких бы то ни было социальных или логичных элементов, композиции и вообще интеллектуального опосредования

женщина на его картинах ничего не делает – не мыслит, не читает, не работает, не нянчит детей, не любит мужчину – она спит; этот сон-небытие в тайном (бытие в своем мирке), от которого искусство не в силах ее пробудить, но в этом сне-небытии-в-мире она одновременно активна в мире низшем, природном, с которым художник не может найти связи, не желает раствориться и потеряться в его цветении – лучше затеряться одиноким криком в этой пустыне Духа

картина «Игра втемную» сложнее, и тут важна идея монумента; она уже более касается мужской психологии:

мы верим, что есть какой-то круговорот, какие-то жизненные циклы; мы верим, что на следующем круге что-то может и выйти, что-то получится, и потому снова порыв, мольба, объятие, разлука – в сущности, наивные и непонятные слова, сами изумляемся тому, на что надеемся и во что верим

может быть, мы стали уделять слишком мало внимания душе своей и живем кое-как; и проходят трещины по лику, и происходит в его живописи разоблачение всего на свете, и самого человека, так что видим строение тел и пустоту…

и странные монументы на пустых площадях…

но человек невыразимо присутствует во всем земном, а может быть, он просто разучился быть цельным, и теперь как огромная живая Сущность, объял все, весь мир, не в силах более оставаться собой — чем более ты раскрываешься, тем стремительнее распыляющие твою сущность центробежные воронки!

кто там пел, что это искусство просто бред…

и в жизни нет плана, нет никакого принципа, мы, предметы-лица, шляпы, архитектурные излишества, скрипки, манекены — все несется в круговороте реальности, которая просто не может быть реальной: так рождается отвращение от земли – и от игры, которая ничего не приносит, кроме очередного разочарования…

мы существуем в мире монументов, вся наша мораль, устои, взгляды, школьные программы, суть, монументы, люди стремятся омертвить, остановить жизнь, развитие, дыхание, установить картинку

наше сознание устало от перемен и от того, что мы ничего не понимаем и не можем предсказать, и мы устанавливаем монументы, записываем в словарях твердые значения слов, однако жизнь все переворачивает, монументы вступают в странные мистические отношения, воюют и ниспровергают друг друга

и все искусство, как и жизнь, как и чувство — игра втемную – цветные взрывы фантазий, которые в какой-то миг сметают реальность, и мы спешим быстро восстановить картинку, однако этот миг, эта вспышка, эта темная интуиция Бытия, которое таится за кромкой убогой и плоской «реальности» — не уходит, и остается у художника это чувство хаоса, вожделение взрыва, упоение падения в бездну, без которых – в мире порядка и чистых занавесок – нет искусства, а давно уже воцарилась тихая Смерть…

а тут ведь тоже вездесущность женщины – только из этого странного слова надо убрать второй корень – и вечная обреченность оковам – мужчины, который протягивает руку, прикованный к монументу, мыслитель и святой…

Тристан и Изольда не могут дотянуться друг до друга…

затмение — имя этому

непостижимо влечет меня к твоему пожару, хотя я с трудом двигаюсь, стал забывать имена, ничего не вижу – я ослеплен тобой, я понимаю, что мы рождены не для того, чтобы понимать, чему-то учиться или что-то строить, и попадая в эту смертельную воронку, я понимаю, что наш путь – путь забвения и отрешенности, истощение сил языка и плоти

С. Дали. Тристан и Изольда

Любовь есть истощенье сил
и истонченность зыбких линий
качанье снежно-белых лилий
над катакомбами могил

наши иссушенные страстью черные фигуры застыли у входа в Эдем

каменные глыбы на месте чувств, безумие думать, что в этом мире можно сохранить любовь; вся эта жизнь не про любовь – лишь мельтешение обломков

мы укрылись в туннель страсти от ветров и бурь, и мы не глупее прочих, которые пытаются бороться с Океаном

щупальца пожирают пространство плоти, мы гибнем, однако в каменном угле душ рождаются незабываемые рисунки – навсегда

ты светлая, бегущая к свету – и ты — тень на камнях, ты кровавое пятно на стене, ты воспоминание, крохотная фигурка на песке великой пустыни

таково Искусство (как на картине «Улица Талии») – оно иссушает, лишает красоты, все претворяя в Идею, в Смысл, которого частью я себя не ощущаю – я пуст, я горек и темен перед сиянием Смысла

нет души, только обрывки чувств, всплески эмоций среди томящего штиля, нет плоти – только лоскуты ткани на ветру

околевая, бреду по песку – горло пылает страшной жаждой, которой ничто в этом мире не может победить

Я весь – жажда, иссушенный скелет, а тебе все мало