Марсель Дюшан. Говорящие предметы

ДЮШАН (Duchamp) Марсель (1887-1968), французский и американский художник и теоретик искусства. Жил и работал во Франции, с 1914 — в США. Через кубизм и футуризм пришел к произведениям, которые стали сенсационными ранними вехами концептуального искусства, представив в 1910-е гг. готовые бытовые объекты, напр., сушилку для бутылок или писсуар. В 1915-23 создал знаменитый ассамбляж «Большое Стекло» (или «Невеста, раздетая догола ее холостяками»), где на первый план выходит сама художественная мысль, концепция, которая доминирует над материалом, предстающая в нарочито вульгарной или абсурдной форме. (Энциклопедия КМ)

даже отредактировать текст не удосужились – посмотрите на последнюю строку, она ведь совершенно нелепа: на самом деле в «вульгарной форме» предстает не концепция, а этот самый материал, – вот таково у нас отношение к этим мастерам, которых мы до сих пор все считаем какими-то вульгарными недоучками…

впрочем, традиционные подходы к искусству всегда ошибочны – как и традиционные подходы к религии, — это уже по определению так; и поэтому у меня нет намерения кого-то критиковать и пр. – более того, если искусствоведов удовлетворяют результаты их работы, я очень даже рад; однако мне кажется, истина во всяком случае – где-то посередине, и нужны иные методы –

собственно, и слово «ошибочный» тут употреблено ошибочно, потому что тут нет конечной истины, невозможно ни одну вещь прочесть до конца, а потому эти «ошибки» прекрасны и содействуют нашему лучшему пониманию и движению вперед в осмыслении важнейших категорий сознания и бытия

но на практике получается, что противопоставлены история вещи и ее смысл, искусствоведение и анализ (феноменология): в первом случае объект обрастает легендами и оценками, он уже отнесен куда-то, часто – притянут; есть вещи, которые обязательно говорить про него всегда – тут вы не свободны в своем ощущении, оценке, выводах…

я же пытаюсь отрешиться от всех этих историй и легенд: просто прочесть вещь, решить вопрос, а есть ли в ней реальная ценность – эстетическая, философская, мифологическая и пр.? – если нет, она меня не интересует; так, меня не интересует картина Э. Мане «Завтрак на траве», хотя она входит во все обзоры современной живописи, и, напротив, интересуют его букеты, женские портреты, которые никуда никогда не входят

я пытаюсь мыслить как зритель, никого ничему не учить, ничего не доказывать: вот, такое именно впечатление на меня производит эта картина, и если у вас ощущения другие, я буду рад выслушать вас: я вижу будущие дискуссии о смысле произведений искусства, дискуссии, в которых нет конечных выводов, но мы взаимно обогащаемся, потому что опус не икона, это толчок для мысли и чувства, вход в храм…

особенно это актуально для нас, потому что советская мифология, все эти «реализмы» и «гуманизмы», ложные идеи, дутые ценности, сплошные суррогаты, настолько отравили наше восприятие, что авторский анализ, искреннее суждение – как глоток свежего воздуха; и пусть там будут сомнительные вещи, пусть даже они будут противоречить принятым выводам, но будут там и находки, которые натолкнут другого зрителя на другие выводы, и так, может быть, начнется процесс осмысления модернизма?

потому что это все иллюзия, что мы стоим на каком-то там уровне, что у нас «великая культура» и мы ее наследники и пр. чепуха – никакие мы не наследники, промотали все наследство давным-давно, и невозможно взять да и прыгнуть в XXI век и стать полноправными гражданами его эстетики – как невозможно игнорировать целые эпохи мировой культуры, как будто их и не было –

все это та же старая, Чаадаевым безошибочно указанная наша болезнь верхоглядства, и снова приходится повторять его слова о том, что мы «не усвоили уроки прошлого», не прошли целые эпохи, которые Европа прошла и усвоила, и снова прыжки и гримасы, дурные мифы и профанизм и легкомысленная идейка, мол, и так проживем… проживем, конечно – вон, и лопухи живут!

в 1914 году в Америке устроили выставку нового искусства и пригласили туда – кроме уже известных кубистов – представителей других направлений

и после кубистов, погруженных в свой мир, несколько умиротворенных, урбанистов, которые строили какие-то геометрические фантазии, и пр. это был взрыв, получивший название «Скандал на Армори Шоу»

скандал, собственно, вызвала картина Дюшана «Девушка спускается по лестнице» — скандал был такой, что автор за день продал ее за 240 долларов, чему был несказанно рад; и обиженно писал другу, «что, голая женщина не может спускаться по лестнице… Она вышла непонятной, противится попытке использовать…» — так он сам постигал свой опус; сначала что он видит это как набор сложных пластичных движений, хочет передать их кубистически, при помощи движения мышц, дрожит фигуру, оставляя некий изгиб, прогиб талии, движение икры…

в этюде 12го года он находит удивительное решение: все проекции, все шаги, сохранены на полотне, и кажется, это целая колонна женщин спускается, упираясь друг в друга, так что само движение становится невозможным: они застыли в спрессованной массе движения – однако тут он добивается иного эффекта, тут предается сложность и масса усилия: женское тело получает максимальную сумму энергии, выразительно и действует каждым жестом, каждым шагом в полной мере

тут вы оказываетесь словно внутри фигуры, мир гаснет, цвет гаснет – остается только движение фигуры по лестнице; она поражает вас мощью, словно впервые художник по-настоящему увидел и изобразил какое-то чудо, которое все мы созерцали не раз, но не замечали – а он увидел и передал (не нарисовав ни одного пальца настоящей женщины) феномен движения женского тела

с другой стороны, тут уже было слишком много движения, слишком напряженная композиция, тут нет пространства; собственно, этот этюд – свидетельство творческого тупика, тут некий кризис: художник выразил такую массу движения, что зашел в тупик, он вдруг понял, что исчезла сама женщина: движение убило субъект, тут он, должно быть, уткнулся в тупик кубизма, понял, что, по сути, это игра плоскостями и фигурами, игра в геометрию, а не поиск настоящей выразительности

на мой вкус, ничто не сравнится с первоначальным наброском на бумаге 1909 года, там все дело, конечно, не в самой девушке, а в темном пятне за ее головой, посмотрите внимательнее…

там девушка спускается с олимпийской высоты, несет свою чистоту и тайну, и мистическая тень следует за ней, тут словно ночь и день, добродетель и порок, вечная пара темного и светлого, вечная тайна, которая клубится за идущей мимо вас женщиной…

однако и то, и другое – опусы одного художника, который все дальше и дальше уходит от легкомысленных кубистов в свой мир неожиданных открытий

ню — особый жанр в том плане, что тут выявляются наиболее четко особенности стиля

сравнивая его ню с этюдами Матисса, понимаешь, что у того полная ясность в его ремесле: цвет бушует, выражая чувства, эмоции; и чаще всего вы ничего не можете сказать о теле, о плоти — а Дюшан передает трепет плоти, ее свечение, он ищет чего-то иного, чего, м.б. и не может передать живопись?

в каждой вещи, в каждом человеке, он видит продолжение, развитие в пространство искусства – вот простая кофемолка в кафе вырастает в сложный механизм, эстетическое чудо — сравните ее с прекрасными картинами Баллы, Купки и вы увидите разницу: там цвет дробится, выплескивается, уничтожая свой собственный эффект: оказывается, цвет имеет границы, и чтобы выйти за тесные пределы ремесла, нужны три измерения, нужно что-то еще

такова современная жизнь, которая разрывает границы возможного, открывая все новые горизонты – и мы не знаем, куда ведет дорога

он напряженно мыслит, для него искусство – как шахматы, набор загадок и ловушек, — недаром у него потом ферзь оживет, и кружок короны собьется на сторону, как у живой королевы… очаровательная мелочь, изящный намек на самую суть его метода…

Readymade – переводится как «готовое изделие» — подобно готовому платью, символу массового производства, максимальной функциональности — и вот, его первое Readymade, та самая лопата, названная «Починка сломанной ручки» или что-то в этом роде – ручка вдруг вытянулась и стала лопатой, а «Brute secret» стал его гордостью: что-то вроде каната между двумя железными пластинами, уникальная цельность совершенно неразрешимого образа!

стиснутый объект, максимальное напряжение со всех сторон (напоминает судьбу художника в современной цивилизации, не правда ли?) – тщательно, по всем правилам промаркированный совершенно неутилизируемый предмет; который ставит обывателя в совершенно тупиковую ситуацию: что это и как это использовать? – никак, это чисто эстетический объект – уже потому, что вы никак его не можете пристроить среди вашего хлама –

собственно, это вопрос старый и традиционный для нашей классики: как победить пошлость? — вообще, как с ней быть: игнорировать, высмеивать, бить, — все оказывается напрасным в силу того, что у нее слишком толстая кожа, в отличие от художников, которые так ее ненавидят; и вот, оказывается, что необходимо и неизбежно внедрение в этот мир глянцевых обложек и саблезубых улыбок див:

чтобы там все перепутать, перемешать снова карты — чтобы выявить в привычном непонятные, абсурдные ситуации, обнажить тем самым абсурд банальной жизни, нелепость тех отношений и связей, ценностей и критериев, которые стали привычными: с другой стороны, такое искусство стало совершенно непостижимым для пошляка, выпихнуло его на периферию эстетики, заставило прислушиваться, имитировать и пр.

 

если оценивать все человеческие способности, то окажется, вероятно, что именно чувство юмора – это самое главное, полезное, эффективное человеческое чувство

движение ДАДА назвало себя словом, которое значит самые разные вещи на разных языках, а на самом деле ничего не значит: насмешка над измами, во-первых; насмешка над обывателями и жрецами искусства, обывателями в кубе, – во-вторых; и однако, в-третьих, мы упираемся в тот же самый вопрос о смысле

может ли человек создать совершенно бессмысленный объект? дадаисты претендовали, что именно им это удалось на славу – и они ошиблись, как многие художники до и особенно после них

неуловимым образом смысл является даже в самых эпатажных и нелепых вещах – уже потому, что на него заряжено нормальное человеческое восприятие; другое дело, что дадаист не планирует его, занят несколько иными вещами: ему важен жест, свободное движение мысли, разрыв, который обнажает проблему и… и снова смысл, от которого человек мыслящий никуда не может удрать или спрятаться

в этом веселом ерничанье, высмеивании всего мещанского быта есть какая-то полная свободы – редкое качество и ощущение – мужество движения в тупике – и вот, Дюшан ваяет свои унитазы, — я описываю его вам подробно, — и он называет эту скульптуру словом «Фонтан»; собственно, по его же письмам, такого фурора он не ожидал, а ведь этот «Фонтан» стал просто гейзером и не только сделал автора в миг скандально знаменитым, но и вошел во все энциклопедии по искусству ХХ века…

попробуем разобраться, что рождает этот писсуар без слива – или это вот черное отверстие, которое смотрит прямо в вас…

 

ничего никуда не уходит – мысль принципиально оригинальная например, вы полагаете, что разорвали отношения с человеком и забыли его; нахамили отцу, и он это перенес; провалили экзамен – сдадите послезавтра; порвали с прошлым – все ОК; изменили мужу – никто не узнает – оказывается, черт подери, что мы производим огромное количество отходов, как громадный океанский паром, который выплевывает тонну мусора – ужас просто! – на самом деле человек – безотходное производство и ничего никуда никогда невозможно выкинуть, ничего нельзя забыть, переиграть, начать сначала

и что? — а то что это надо учитывать, планируя свой бытие: вот, он вам подставил свой знаменитый золотой унитаз, символ вашей паршивой цивилизации, однако заметьте, что он не изменил своей поганой природы – сколько угодно начищайте его, — все равно перед ним стоит человек, человек несовершенный – вот в чем суть дела, — и этот деятель порождает массу мусора и чепухи; это вытекает из его греховной природы, и в сущности, все эти опусы есть продукт экзальтации его греховности, а вовсе не какого-то ангельского порыва, сублимации, которой бредил Кандинский…

пожалуйста, послаще: это бунтует материя в поисках Духа, и человек несовершенный научился сглаживать, полировать, лгать во спасение, стирать углы, напридумывали массу механизмов отвода продуктов сгорания – но это иллюзия, говорит ироничный Дюшан, и приглашает нас попристальнее взглянуть на процесс цивилизации

 

цивилизация – интересная система, в которой все находит свое место, всякая гадость находит угол и человек несовершенный не имеет никакой возможности оценить объективно ни себя, ни явлений вокруг себя: он сидит в клетке, окруженный вещами, вписан в быт, и в его жизни есть определенная логика – так надо ее разрушить, надо вообще разрушить систему, разрубить узел – Гордиев узел – понять, что все остается в тебе – наслаждения, разочарования, преступления, предательства, неудачи, одиночество, низость, мелкие стремления, пороки, пошлые мечты; и чуть только сделал реальный шаг в жизни – самостоятельный и смелый шаг – тотчас попал в капкан

искусство выражает цельность человека; в частности, выражает сомнение, что данный тип — человек несовершенный – вообще способен достичь цельности, ведь несовершенство и цельность – противоположности, так значит, наше бодрое настроение и дутый оптимизм – просто глупость! – ничего не исчезает, ничего никуда не отводится, все в тебе; искусство также отражает надломы, выявляет неразрешимые противоречия, это его хлеб и соль, и на сломах сверкает истина…

 

небольшое отступление в нашем размышлении над унитазом(!)

вообще, object art и употребление в нем подобных предметов – удачная попытка играть на их поле: новое искусство умеет работать с любым предметом именно потому, что оно аналитично, это философия существования, а потому каждый предмет быта уже несет в себе, пусть в отрицательном виде, проблему

и это уже сюрреализм, т.е. оно не привязано к их «реальности», напротив, стремится выявить ее условность, это дом на песке, который и рушится тотчас, как только пристальный взгляд вскрывает его противоречия и неустойчивость основных конструкций; этот писсуар имеет и обратное действие – посмотрите на дыру, которая зияет – направление прямо в вас! –

да, многое стало ясно дадаистам в проклятом году 1917м от Рождества Христова, однако в этих образах и предвидение развития масс-медиа, всей нашей масс-культуры (кстати, это дурацкий термин, потому что культура одна, и просто даровитые художники придумали этот унитаз, очередную отводную трубку – дескать, эта культура для масс, а не для элиты; не так: пусть элита тешит себя какими-то вещами, тонкие интуиции и все такое пр. – но толпа их не знает, культура состоит не из тонких штучек, в ней мощные определяющие директрисы, идеи, близкие миллионам

вот ваша пресса, ТВ – золотой унитаз посверкивает всеми гранями – из него можно сделать любую живую форму и представить помои как деликатес, витрина снова сияет, скрывая нечистоты; так наши сериалы поставляют тонны сладенькой чепухи, чтобы человек не задавал никаких вопросов, поверил, что он все-таки лучше, все-таки не такой дебил, как эти… да-да, а человек несовершенный вообще склонен быстро забывать о своей греховной природе – француз не таков, но более глубок в своей иронии, вот в чем дело (тут у нас с ними есть общее)…

 

сам художник называл эти штуки «парадоксы в 3х измерениях»

вещь не просто функциональный предмет, она загадочна, она скрывает в себе и является отражением целого мира, и ее весьма проблематично вполне познать и описать (прямо по Канту) – и рождаются все новые и новые проекции и значения, она принимает участие в мистическом ходе самосознания…

вот лопата, которая вдруг решила быть изящной, совершенно утеряв функциональность: и висит она в центре Помпиду, рождая внезапные вопросы в каждом идущем мимо; а вот «мягкая пишущая машинка», на которой, разумеется, невозможно ни черта напечатать – тут попытка свести ее к опусу: не инструмент, а герой, рождается новое существо непонятной природы (108) – с другой стороны, эта машинка – конечно же, и символ цивилизованного творчества (она размягчилась, все время поддаваясь и печатая всякую муть и чепуху)

да-да, все у них как-то бесформенно и мягко, из них лепят кто что хочет – противоположно интеллектуальному штурму, непримиримости грубых дадаистов, которые восстали против пошлости, понимая, что именно в ней главная угроза: можно вообще утерять свою человеческую природу, да-да, ведь мы не замечаем, как меняемся – вот в чем главная опасность! –

с другой стороны, и унитазы, и машинки, и машины, и паровозы обращаются тут в object art, object of art – так весь мир суеты и мелочной возни насекомых эстетизируется, застывает в витрине фантазии, уже неподвластный пошлости и только тут можно начинать разговор о смысле реального прогресса

и все преображается, сублимируется: труба не может играть, электрический стул рассыпается от удара собственного тока, — потом этот стул написал Уорхол, — в камнях, мебели неудержимо проступают живые формы – вам никак не удается запихнуть их в функцию! вы утеряли власть не только над нами – но и над вещами, от вас ускользает вся эта многоцветная, потрясающая, непредсказуемая жизнь, которую вы попытались назвать унылым словцом цивилизация —

к черту и вас, и вашу цивилизацию: человек свободен, его нельзя описать вполне, понять до конца, запихнуть в мир предметов, потому что сами предметы раскалываются, расцветают, исчезают, обращаются черт знает во что! – кстати, кто там нудил, будто бы в дадаизме нет никакого смысла?

 

как оценить инсталляции, которые он придумал позднее и которые стали теперь основным жанром?

вероятно, оценить их весьма просто; это не живопись, вот и все

интеллектуальному творчеству свойственно это небрежение к жанрам: ему нужна выразительность – выразить идею любой ценой — вот и все!

однако каждый жанр живет в своих пределах, однако верное понимание жанра делает его глубоким и всесильным; напротив, раздвигая границы жанра бесконечно, — от размеров полотна метр на два – до целой большой комнаты в 20 кв. метров! – вы тем самым уничтожаете весь арсенал жанра, и чего же добивается художник, помещая металлические плоскости на стенах или подвешивая наполненные песком чулки в виде колоннады фантастической беседки?

оригинально, однако исчезает главное; это не действует эстетически, вот в чем беда; это некая комбинация, не более

дело в том, что живопись, это великое искусство человечества, прекрасна именно тем, что на квадратном метре холста умеет выразить целый мир, причем мир глубокий и неповторимый, который вы можете рассматривать всю жизнь, жить в нем, бродить по его тропам, находя все новые подтексты и связи с миром реальным, с собой, с будущим…

если же вы просто воткнули несколько предметом посреди пустой комнаты – это именно комбинация намеков, мира нет — голый король; и тут понимаешь, что именно в творчестве Дюшана прозвучал этот набат кризиса: живопись дошла до пределов выразительности, и к ней применима фраза Макбета о том, что он «сделал все, что в силах человека — Кто смеет больше, тот не человек»

попытки расширить эти границы пагубны, и мы знаем, чем закончилась история этого героя…

история развития живописи в ХХ веке – это и загадка

мы не знаем, почему и во имя какой цели такое бурное развитие, блистательная плеяда гениев завершились тупиком последних трех десятилетий

возможно, нас ждут новые откровения – возможно, иные жанры придут на смену; но когда смотришь сегодня на эти вершины, испытываешь прекрасное чувство гордости и восхищения

многое все-таки «в силах человека»!