Бунт

Дадаизм и пр

мы начинаем понимать значение этого открытия; художник вдруг ощущает невозможность более существовать в обычном контексте, в среде – восстание против любой среды, куда меня вписывают, помещают, санкционируют, там снабжают и наводят определенный порядок

я сжат со всех сторон (вагон метро, кошмар для свободного индивида), не могу шевельнуться – ужасная угроза, которая заставляет его поднять бунт и отвергнуть этот мир целиком, так что любой безобидный бытовой предмет становится символом этого материального рабства

это бунт против материи, против промышленной революции и ее выродка — потребительского общества; это знаменитая фраза Раскольникова (и позже Высоцкого):

ВСЕ НЕ ТАК!

я ощущаю себя среди вас совершенно иным, совершенно чужим – все не так! – в моем сознании все совершенно строится иначе, да я теперь уже сознательно, специально все строю иначе – даже и без нужды, но единственно чтоб (словами Достоевского) язык показать

потому что в этом мертвящем покое человеческой массы я тону, гибну, теряю разум и голос, пол, тип, историю, нет ни прошлого, ни будущего – сущий кошмар!

любой предмет я искажаю – вижу иначе; это задание перед моим сознанием: увидеть иное, прорваться сквозь плотную завесу вещности, плотскости, не утерять духовного я, не лишиться дара, очень значимое и интересное явление в истории искусства, настоящий бунт интеллекта

отсюда, мы и роман Достоевского читаем иначе: дело не только в самой известной идее Раскольникова, в самом главном конфликте, этих двух типах людей, и те «право имеют» и пр. – сам конфликт звучит теперь для нас гораздо глубже, мощнее

там есть сцена, где он идет по улице, глядя вокруг с такой ненавистью, что «укусил бы» любого прохожего, хотя для этого у героя нет никаких видимых причин — это полное неприятие реальности, в которой торжествуют сытые нелюди, в которой иссякают какие-то токи смысла, реальных человеческих связей – он ведь их все пробует на прочность, чепуха! – он разрывает эту реальность своим виртуальным топором

метафизический бунт

то же делает Дюшам, например, в своих чемоданах, которые раскрываются рядом этюдов совершенно разного стиля: тут вообще все не так, как вы привыкли, нет картины, нет одной рамы, нет единого стиля, чтобы вы могли отнести его туда и поместить в витрину музея

к черту все музеи, все, что вы делаете, к чему привыкли, что любите, покупаете, обсуждаете – бунт по всем направлениям; художник желает заявить свою полную инаковость, неслиянность в бытом; он туда больше уже никогда не вернется

и парадокс в том что теперь они продают за бешеные деньги эти знаки бунта, эти обвинения – вешают на стены своих контор и вилл эти плевки в лицо цивилизации, словно ощущая в них единственный выход из кишащей массы — в человеческую свободу

 

ему подражают, художники в разных странах пытаются снова найти эту дорогу бунта, отыскать нить – но напрасно, их пространственные экзерсисы иногда содержательны, но все равно они лишь даруют миг отрыва, миг медитации, не более того; мы стали другими

возможно, стали уже не способны к настоящему бунту – лишь уйти в тень, покинуть эти арены, и мы созерцаем странные инсталляции современных концептуалистов, каждый в своем; эти вещи не объединяют нас – да мы и стали вообще бояться любого объединения, потому что на аренах нет правды и нет смысла

это бесплодная горизонталь

 

Тотальность

Марсель Дюшам

это первый вариант знаменитой картины «Женщина спускается по лестнице»

вектор становится определяющим в построении композиции; горизонтальные перестают звучать, теряют энергию и мало используются, Дюшам любит вертикаль

в придуманных им игрушках часто повисает бессильная горизонталь, в этой картине активная вертикаль: ряд проекций сливается в сочную фигуру, модель исчезает – остается движение

как бы сокращается бесчисленное количество состояний, дел, эмоций, банальных разговоров и ситуаций – жизнь женщины – концентрируется в единый поток

 

тут всегда стоит вопрос: разнообразие, разные вещи, многообразие увлечений, связей и занятий – или моно-бытие, горизонталь или вертикаль; особенно этот вопрос является острым в последнее время, когда масс-культура и пр. черты массовой жизни стали абсолютно невыносимы

есть люди, которые живут разбросанно и беспорядочно, у них много дел, обязанностей, везде надо успеть, и их можно изобразить как раз в виде ряда горизонтальных проекций, которые растворяются, превращаются в пятна и пр. – как писал свои композиции с тенями Купка

эти люди образуют массу современной жизни, интернет с миллиардами ничего не значащих сообщений, мнений, переписанных сто раз безликих текстов и т.д. – нескончаемая горизонталь, поле пошлости, по которому бродят одинокие и апатичные женщины в поисках неизвестно чего

чтобы уйти с него, человек строит вертикали

иного выхода нет, потому что он ощущает невозможность двинуться, чтобы кого-то не задеть (вагон метро), не образовать новую ненужную связь, глупый разговор, конфликт… нам давно уже не хватает пространства, чтобы просто наслаждаться жизнью

человек религиозный ведет жизнь, посвященную Богу и актуальным для него ритуалам и нормам; точно так же ведет себя художник или мыслитель, они уходят с этого поля и находятся на определенном уровне глубины или высоты (поэт)

такая жизнь неизменно обретает черты тотальности

оказывается, человеку все равно – тем или иным способом – надо остаться наедине с собой, в тотальности внутреннего мира; поэтому, как минимум, он замыкается в узком мирке автомобиля, он включает телефон и погружается в эти дурацкие игры, иного выхода для него просто нет…

искусство современной жизни есть искусство построения тотальности бытия; на самом деле ее многообразие пестрота – вечный соблазн горизонтали; в общем, человек строит график своего существования, так будет совсем точно

 

разумеется, есть и соблазн вертикали, и там свои опасности

мелочность, пошлость интеллекта, упертость в мертвую догму может принимать разные формы и означает соблазн вертикали: человек как бы входит в глубокий шурф, однако болтается на начальных этапах пути и не в силах совершить сам подъем или спуск (условно говоря)

мы наблюдаем, например, религиозных евреев или арабов, которые упоенно обсуждают эти приятные мелочи своего культа, придавая им огромное значение и не видя ничего и никого вокруг

не надо недооценивать этих милых игр; в этом сущностная причина иных страшных и даже вселенских трагедий; я представляю себе, как толпятся у входа в храм эти миллионы верующих, готовых на жертву, даже на смерть — ради чего? – никакой Аллах не приказывал им умирать за сомнительные идеи фанатиков

просто, у них нет сил для Пути, только направление; иногда мне это напоминает черную дыру, которая поглощает все творческие стремления, силы, мысль и чувство человека, по сути не давая ничего взамен (лишь пустые иллюзии – он этого не ведает)

собственно говоря, они ведут тотально религиозную жизнь, только жизни-то нет – нет радости, полноты, любви, творчества, — есть только вектор

 

шахматист тоже живет в тотальном мире; это слишком напряженная сфера, которая требует весь интеллект и память и внимание человека; ничего не остается для прочих занятий

я полагаю, что на самом деле окружающая жизнь не стоит и никогда не стоила того, чтобы тратить на нее время, горизонтали совершенно бесплодны, и на мой взгляд, самым ярким проявлением этой пустоты и бесплодности является политика и ее бесчисленные комментаторы и любители

шахматы и политика – интересная пара антиподов, горизонталь и вертикаль в чистом виде; ведь шахматист тоже имеет некую политику, проводит определенные тактики на разных флангах, замечает слабости позиции и пр. – в миниатюре, в данной точке

не времени, потому что времени нет и пространства нет – там свое пространство-время Игры

он сам был игроком и прекрасно чувствует это состояние полной, тотальной погруженности в мысль, в позицию; причем его игроки тут как бы составляют одно целое, они неразрывны в своей игре, которая есть способ совместного бытия

тотальность мира отступает, уступает место тотальности Игры

собственно, я вообще сомневаюсь, что существует некая реальная тотальность мира; разумеется, людям так удобнее: придумать некий «мир», «общество» и прочие штуки, которых нет, но которые нужны нам для того чтобы описать этот бардак в неких терпимых терминах, придать ему какой-то смысл, что ли

на самом деле это все маркеры, не более того

на картине Дюшама интересна периферия композиции, где он использует характерные для него в этот период проекции: игроки словно обретают иные формы, иные лики по мере углубления в игру, проживают разные состояния, и нет никаких других форм, интерьера или фона – игра захватила все пространство и время

эти проекции маркируют некие прошлые состояния, личный мир игроков, которые теперь слились в отрешенности и напряжении игры, которая протекает в иных координатах – координатах игрового сознания

 

таким образом, вертикаль, определяющая тотальность бытия, может быть самой разной; Господь мудро воспретил нам сравнения длины пути и реальной полноты жизни: полноту ты ощущаешь согласно данной тебе или развитой тобой способности (а возможно, и настоящей – реальной потребности?)

напряжение, радость, цельность, глубина, возвышенность, отчаяние, творчество, святость – не сравнимы, и слава Богу

чем более случайной, разрозненной и бессмысленной становится внешняя, роевая, массовая жизнь, тем более замкнут и концентрирован внутренний мир такого человека – это своеобразная защитная реакция, возможно, некий высший инстинкт культурного самосохранения

укрепляется основная дилемма: тотальность жизни или тотальность суеты, активного небытия, и в иных углах мира сего человек совершенно не готов к такому решительному выбору и просто автоматически вливается в массу небытия, даже не осознавая сделанного выбора