Мучение метафизики
Дж. де Кирико. Иудейский ангел
настоящая философия — явление вертикальное, и поэтому, во-первых, не имеет ничего общего с прочим знанием, с естествознанием в частности, а во-вторых, не поддается адаптации или систематизации (тоже род адаптации по сути дела)
это прозрение, которое с большим трудом мыслитель может выразить – и ответом на него может быть лишь мое собственное прозрение, а все сопоставления тут нелепы, как и многие оценки и разъяснения
это будут уже мои мысли, и многие мыслители грешили тем, что перетягивали цитируемого автора к себе, говорили о своем – в этой области плохо с настоящими прочтениями; в общем, надо не совать мне ноты, а сыграть сонату
тем более что философ сегодня мыслит очень трудно, сложно, доходит до некой точки, где уже и невозможна интерпретация (есть такая современная музыка, которую никогда не исполняют в концертном зале, что плохо — для музыки)
так, начиная с Хайдеггера, философия и стала игрой в чистую метафизику; но то игра поневоле, ведь в этой бездуховной атмосфере современной Европы они остро ощутили, что сущностное, бытие — преданы забвению, и метафизика мечется в пустоте
именно это напряженное искание, это творчество смыслов, это отчаянье мыслителя, который осознал их отсутствие – угрозу интеллектуальной смерти, вымирания – это нас и привлекает у европейцев
тут именно «голый человек остался», и человек этот мыслит, но мысль не находит смысла, и он кричит в пустоте мира, выкрикивает главные вопросы, ищет стертые следы
ничего подобного не было у русских или на востоке: я смотрю на тебризский ковер, где бесконечный узор и чудесная симметрия отражают вечный покой и гармонию райского сада…
а тут максимальное напряжение исканий по всем направлениям: на картине Кирико я вижу это нагромождение категорий и понятий, которое никак не может слиться в неком едином образе: бесконечное искание в чем-то подобно бесконечному разладу, кипящему хаосу пустоты
он вынужден каждый раз начинать сначала; возникает странная ситуация в этой культуре, которая действительно стала самой проработанной и описанной письменной культурой человечества и однако не находит настоящих опор, ищет все время базовые основания
это относится как к метафизике, так и к более простым дисциплинам – к той же мистике или истории, в которой они тщетно ищут какой-то человеческий смысл и логику, и бесконечные «подвиги» разного рода бандитов и разорителей, убийц точно так же знаменуют это вечное кипение пустоты
они пытаются расширить горизонт поиска, полем заменить недостижимую глубину (или высоту – что одно), и когда я читаю французов, идущих следом за Хайдеггером, ощущаю эти судороги осмысления, мучение поля
в определенной степени, это тоже завет греков, которые пытались восстановить изначальное и тем самым задали основную доминанту для европейской метафизики – загадки Гераклита, поэма Парменида – попытки найти главный след, в общем, настоящий пантеизм – вообще без всяких богов…
Дело в том, что для этого не существует имени, даже сущностного, бытийного имени… 1
они пытаются придумать новые имена, как будто тут дело в языке – ведь на самом деле проблема тут в утере этого самого Сущего, т.е. если попросту – Бога, вот отсюда и рождается бесконечная игра в слова, увлекательная и сложная, и… все же она заведомо остается лишь игрой, «это неименуемое является игрой…» 2
и встает вопрос, есть ли какой-то настоящий философский смысл в этих терминологических баталиях? – в бесконечном усложнении полей; мне это представляется человеком, который сидит и чиркает на листе, исчиркал весь лист в поисках фигуры, но ее нет, потому что фигура трехмерная: нужна настоящая высота…
философы «выходят за пределы метафизики», снова туда возвращаются, ищут новые и новые слова, как будто слова могут помочь – то есть, они могут помочь в этой увлекательной игре, но не в уяснении сути дела; потому что это знаменитое присутствие, здесь-бытие – что это такое?
(я тут не пишу критику, просто пытаюсь уяснить для себя лично всю ситуацию с современной метафизикой)
как возможно вообще здесь-бытие? – в этих двух словах разительное, бьющее в глаза противоречие! – раз здесь, значит уже не бытие, значит уже не сущее? – ведь понятно, что это некое искомое состояние, desiderata, и его нельзя заявлять так запросто
возможно, я сам написал бы нечто о двух измерениях существования: в самом деле, человек ведь живет в обычных измерениях жизни – как плотский, социальный, исторический тип и пр., и надо признать наличие этой обыденной ситуации, в которой указанные вопросы о бытии звучат просто нелепо
и чуткий мыслитель понимает наличие чего-то высшего, непостижимого – там все мои главные вопросы, тайные стремления, творческие импульсы, там духовный порыв, жажда прыжка в бытие (о котором не раз писал Хайдеггер) – но что это за прыжок, что это такое?
для меня, это уже иное измерение существования, и я не могу существовать в одном и том же виде, в том же состоянии сознания в обоих измерениях – вот в чем идея: тут я был ведущим, активным деятелем, философом, писателем и пр. – там я ведомый
там я подчиняюсь высшей силе, которую не могу запросто вписать в тот, прежний, дольний порядок жизни – это было бы настоящей профанацией – и эта сила совершенно меняет все измерения существования, и в новом свете (и только так) я могу представить себе это заветное — Бытие
эту силу люди назвали Богом
и вот активному мыслителю (особенно если он француз) не нравится такая ситуация; то есть, получается, что он явно отделен от высшей инстанции, и метафизика, которую я предлагаю, то есть представляю, есть действительно иной уровень существования (бытие как путь к Сущему – отличие от немца лишь в большой букве!)
когда читаю эти тексты, честно говоря, я не всегда вчитываюсь в перипетии этой борьбы со словом, но у меня складывается ясное впечатление заблуждения: люди именно блуждают по плоскости, как по лабиринту, и там нет дверей…
и снова, тут не критика: попытки понять такие изначальные, базовые категории представляют собой явление славное, замечательное; только мне кажется, в современной метафизике маловато таких оригинальных попыток, сплошь повторы
а ведь именно в этом мы очень разные, и наши представления этого тайного, уходящего горизонта должны быть различны, и мыслящему субъекту весьма интересно и полезно читать именно об этом
и если вам нужна такая нелепость, как доказательство бытия Божия, так вот оно: сколько тысячелетий пытаемся ответить на простой вопрос о Сущем – т.е. просто несколько развить и разъяснить одну фразу, которую Бог сказал человеку на горе, и прогресса не видно…
и я вижу современного человека именно таким, каким его писал де Кирико, с тех пор не продвинулись ни на шаг, увы…
Дополнение: реплика дилетанта
мы часто задавали вопрос, откуда в мыслителях нового времени такое страстное, неудержимое стремление превратить философию в строгую науку – кто-то из них даже заметил, что она более строгая наука, чем физика! 3 – хотя совершенно ясно, что эта псевдо-научность лишь мешает настоящему искусству мысли, настоящей мудрости
и кажется, я понимаю эту стихию; она ведь разыгралась как раз на пике развития капитализма, когда «бог умер» и ощущение безнадежности и бездуховности всей этой пошлой буржуазной реальности стало просто давящим и всеобщим
это было удостоверение тупика
это была ситуация, когда мудрость умерла, она не была востребована обществом, одержимым тотальной алчностью; так, мыслитель оказался на обочине жизни
они стали писать сложные тексты, все научнее, все серьезнее, так что о читающей публике надо было забыть; да им и нечего было бы сообщить такой публике; там было все ужасно серьезно и все по главным темам, по метафизике, благо что это все вопросы без ответов…
создалась ситуация, когда люди строят дом, который по определению – так сказать, по проекту – не может быть достроен, и жить в нем невозможно, нечто вроде системы Гегеля: разум сделал все, что мог, точка
на самом деле ситуация самая простая: дело тут решал вовсе не разум; но это уже никого не волновало, ситуация тупика была описана, спроектирована, и с ней все согласились – даже те, кто никогда ни с кем не соглашался ни по одному вопросу
они увязли в стихии слов, в текстах, которые все более становились самоцелью; книгопечатание к этому моменту достигло высшей точки развития, миллионные тиражи обрушивались на головы обывателей, и никто не ждал открытий – писали монографии
темы становились все мельче, появились модные, самые модные – например, время, с которым никто не знал, что делать, потому что время на самом деле есть условность, чепуха, пустота – идеальная тема для новой схоластики
а вокруг кипела пошлость, всякая дрянь, поднимал голову фашизм, и жизнь сконцентрировалась на страницах книг – и так сформирована была эта ситуация равнодушия, отстраненности и хаоса, который они не желали замечать
потом все вопрошали, как же так, как они-то допустили эту гидру, которая сожрала четверть населения Европы? – куда смотрели мудрейшие? – а они и вовсе не на нее смотрели, а в книжки, где весьма научно излагали перипетии исканий сущности сущего
так что даже самый главный искатель совершенно заблудился в реальности и оказался прямо в стане коричневых и уверовал в фюрера – вот какие бывают крутые мудрецы, аж дух захватывает…
на самом деле этот самый разум оказывается тут просто ширмой, маскарадной маской в привычной атмосфере спектакля: он теперь научен быстро и эффектно доказывать совершенную безнадежность ситуации, quod erat demonstrandum
если более серьезно (а надо ли), так в нашем мире вообще произошла общая секуляризация, так что церковь занимается своей паствой, наука своими проблемами, власть – своими делами, что очень глупо и вредно
отсюда, совершенно хаотичное и слепое движение хваленой цивилизации, которой собственно никто реально не управляет; что выгодно в первую очередь разного рода жукам и махинаторам, которых развелось пруд пруди
и отсюда, понятное недоверие и пренебрежение к жрецам, ведь существует негласная аксиома: ваше влияние, уважение к вам пропорционально миссии, которую вы на себя приняли – а какая ж тут миссия? – смешно говорить
это ставит общий вопрос о научном знании и его роли в современной жизни: мы смеемся над «английскими учеными», мы видим, как какие-то чудаки мучают акул и пр. громадных и красивых рыб, пришпиливая им всякую дрянь к плавникам
а другие раскапывают динозавров и по двум костям восстанавливают весь скелет и рассказывают мне, как они воспроизводили потомство – будь такая потребность, они бы мне рассказали и мысли сих жутких тварей, убежден в этом
эта странная наука выискивает все более мелкие и все более «научные» проблемы, вплоть до таких, которые вообще не имеют никакого значения для человечества в целом и для конкретного обывателя в частности – и такая миссия, с позволения сказать, весьма удобна и не накладна — и философия туда же
я хочу сказать, что познание в целом, видимо, утеряло какой-то главный импульс и пафос; возможно, это объясняется тем фактом, что громадная сумма знаний, открытий не продвинула нас ни на шаг в том главном, чем – по моему скромному мнению – и должна заниматься настоящая философия
даже напротив: люди очень много потеряли в настоящей мудрости и настоящей духовности, приобретя взамен сумму никому не нужной информации; это и называется: кризис знания
и этот общий кризис определяет серию заблуждений: журналистов, которые ищут скандал, а не истину, живописуют порок, а не благо; режиссеров, которые снимают заумь ни о чем; ученых, которые с упоением блуждают по никому не нужному микромиру – или по далеким галактикам
а с них берут пример более скромные люди, чиновники, министры, буржуа, которым уж сам Бог велел искать лишь прибыль да выгоду – и получается интересная ситуация, когда никого не интересует суть событий, цель всего этого хаоса
что вполне устраивает известных деятелей, которые любят ловить рыбку в мутной воде, и они за всем этим шумом и гамом вполне успешно проворачивают настоящие дела; и надо быть очень наивным человеком, чтобы полагать, что эти дела приведут нас к добру
ситуация пьесы Метерлинка «Слепые» никак не изменилась за сто двадцать лет, да и, прошу прощения, как же вообще может измениться ситуация… со слепыми?
1. Ж. Деррида. «Поля философии»
2. Ж. Деррида. «Поля философии»
3. Э. Гуссерль