Ближний круг

у Кирико есть тема неразрывности близких – тема Диоскуров или вот этот портрет с матерью, которая сидит живьем, в то время как фоном стал его автопортрет и эти груши на столе

эта природная, так сказать, натуральная близость связывает нас – однако вполне формальными узами, которые обычный человек принимает как должное и не понимает слов Христа, Который сказал веско и без всякого повода, что «враги человеку домашние его»

тут они глядят в разные стороны, ведь художник уже не сын – он творец иного бытия, он в мире творчества, и эти груши непростые; два человека стали двумя плодами – двумя сюжетами или темами и пр. – в творческом мире происходит преображение жизни

и близости тоже, потому что тут возникает иная общность и иное родство – или не возникает, как это произошло с ним, полагаю, и отсюда грубоватый облик старухи-матери, которая совершенно не гармонирует с портретом

так и пребывают они в своих мирах, на какие-то мгновения соединенные творческой волей в попытке восстановить близость – но это невозможно, потому как творческий человек выпадает из этого круга, у него иной ближний круг, что часто отвращает родных

они «враги человеку», ибо пекутся о земном, не понимают его горнего порыва и лишь мешают ему стать собой; потому что в натуральном горизонте кто такой близкий? – часть семьи, часть нас – нет его самого, есть это вполне обезличенное мы — а творчество воздвигает субъекта и тут уже нет никакого «мы»

 

вообще, тут еще вопрос — насчет близости

то есть, многие люди любыми способами стремятся создать этот ближний круг – ну да, тусовки, друзья, ненужные связи, от которых потом не избавишься, и появляются враги, и растет взаимное непонимание, потому что вокруг много лишних, по сути чужих людей

человек цепляется за людей, которые вряд ли могут помочь, если он действительно ставит перед собой некие жизненные задачи – не говорю уже о художнике…

это и тема Блудного сына, которую Кирико разрабатывает много лет

там сын, ставший уже старым и сгорбившимся, обращен в монумент на фоне могучей фигуры метафизического Отца – или вот этюд к другой картине, где сын, напротив, все еще юн и как-то открыт и беззащитен – совершенно отторжен от отца, который изображен странным каменным изваянием

словно некий сидящий командор, ноги – кирпичи, руки – колонны, просто храм, а не человек – да он и не человек, ведь в притче сын приходит не к отцу, а к Богу, Который всем нам как Отец небесный

но как может человек прийти к Богу?!..

вот тут и разворачивается метафизическая пропасть, ибо легко сказаны слова о Отце, который всех нас ждет – ждет-то ждет, только, во-первых, далеко не всех, а будут призванные; а во-вторых, и для них путь этот нелегкий

метафорически, и путь к близости с любым человеком весьма драматичен: все мы в той или иной степени замкнуты в такие вот каркасы, и каждый входящий становится беззащитен перед нашей обороной

очень много тут психологических черт, которые мешают нам – таким образованным и психологически подготовленным, мыслящим людям – прийти друг к другу…

люди сами ощущают себя мелкими; это происходит помимо воли, и даже с персонами, не настроенными критически или аналитически: работает некий инстинкт; и поэтому они придают значение словам, не ощущают глубины отношений

они ищут оценку – и поэтому часто обижаются, и эти обиды по сути дела – реализация их внутренней самооценки, т.е. я должен сказать то, что ты сам знаешь, но никогда сам себе не скажешь

но я не хочу произносить никаких оценок, однако мы же болтаем, слова вырываются вдруг не те – потому что существует некая настоящая реальность, которую мы обходим, как рифы – он даже исказит смысл, чтоб упиться обидой, ибо у людей складываются очень странные отношения с истиной…

ближний круг к ней вовсе не располагает, и очень редки между друзьями – или отцом и сыном, которым удалось стать друзьями, складываются настоящие отношения доверия: что же ты обижаешься на меня? – разве не понимаешь, что я тебя люблю и просто не могу обидеть: это все твои заморочки, капризы сознания, комплексы – убери всю эту рухлядь…

твоя обида вызвана подозрением и недоверием, она именно и есть индикатор отсутствия доверия и настоящей близости: подождите, подумайте три раза, прежде чем допустить обиду (она яд) …

но главное не это; главное в том страшном воздействии, которое оказывает женщина, мать на судьбу ребенка; это невозможно изменить, осознать или предотвратить, это происходит в ранние этапы развития, и нет на свете радости глубже, чем настоящая любящая мать

она предопределяет всю судьбу человека, открывает ему реальную дорогу к счастью; и напротив, вампирическая, холодная дрянь может навеки обрубить его связь с женщинами, сделать практически невозможными настоящие узы любви или дружбы

и я содрогаюсь, когда думаю о том, как легко многие женщины сегодня воспринимают материнство и вовсе не думают на эту тему – впрочем, как и другие граждане, слишком беспечные и поверхностные, чтобы войти в ближний круг человека

 

мне нравится эта тема Блудного сына

по сути, все мы блудные дети – оторванные от древа листья, избравшие путь творчества, то есть свой личный путь в мире зла, где человеку очень нужны настоящие опоры, а их нет

так складывается экзистенциальная личность, которая черпает в самом себе, в самосознании и творчестве ресурсы для развития и бытия; и чем более черпает, чем глубже уходит в эти лабиринты, тем менее способна к близости

и с верой проблемы: сегодня эти блудные дети не спешат к Отцу; в этом проблема нашей метафизики, нашей экзистенции, которая замыкает личный мир человека, и он ощущает самодостаточность – но это же духовная смерть…

и потому эта встреча с Отцом – глубокая проблема для современного сознания; словно этот библейский сын вдруг был развлечен, выиграл в лотерею, нашел новые соблазны, вдруг стал свободным художником и его картины раскупают филистеры – да мало ли что с ним происходит в современном странном мире…

и все менее различима главная тропа, уводящая на высоты