Аскет
Большинство людей никогда не ощущали своей
индивидуальности как человеческого существа 1
понятие становится все более актуальным; аскет существует вне мира сего, это метафизика постоянного частичного отсутствия, я все время делают усилия, чтобы удержаться в своем мире, которого большинство людей тщательно избегает
Барт полагает, что влюбленный занимается аскезой, ибо ощущает виновность, издержки психологического анализа, полагаю
Поскольку я виновен и в том, и в этом… я себя накажу 2
психология слишком пристальна и оттого теряет общий взгляд
влюбленность, как и творческое состояние, вводят человек в состояние полноты, так что аскеза становится совершенно естественным следствием этой полноты: нельзя вместить все; и напротив, другой пытается возместить разными удобствами и вещами отсутствие полноты
да, аскеза является совершенно естественным состоянием, нормальным состоянием в противоположность этому жуткому и бездарному потребительству
идея разрыва, идея уединения, идея путешествия, идея жертвы и т. д.; я могу вообразить несколько разрешений любовного кризиса и не перестаю так и поступать
максимальная чувствительность мне лично тоже представляется как раз нормальным состоянием человека, хотя и накладным; аскета представляют холодным и безучастным, путая его с подвижником в массовом представлении; на самом деле именно отрешение от суеты и внешнего, обращение энергии в творчество порождает эксцесс
полнота кипит, бурлит и мучит, заставляя все время творить бытие; любое состояние отдыха, отрешенности, пустоты – при помощи людей, вещей, зрелищ, вина – есть угасание, омертвение, равнодушие; аскет живет полно, ничто не мешает
однако в человеческом (и психологическом) представлении, он просто человек, сидящий на обочине и лишенный тех мнимых благ, которыми занят обыватель; это ложное впечатление
Я нерушимо являюсь сам собой, и в этом-то я и безумен: я безумен, поскольку я самодостаточен
собственно, общение, любые компании и связи, выступления, публикации, кафедра – все это не что иное как средства снять напряжение, бегство от себя; выражение «владеть собой» с этой точки представляется просто смешным; и тут на помощь приходит творчество, единственная нормальная форма самопознания и самобытия
с демонами, особенно когда они языковые (а бывают ли иные?), сражаются посредством языка
когда художник пишет странную картину, на которой изображает немыслимое, он пытается выйти в мир иной, удрать от внешнего, бездарного и холодного реалиума, паноптикума, а также от собственных чертей – сражается с демонами: способ бытия в себе
это путь страдания, оно форма моей жизни, постоянное биение, боль и пр., «страдание исходит от толпы, от шума…», но тут конечно известная фраза Достоевского гениально точна; отсюда, отсутствие в мире — я наполнен этим светлым страданием – это движение, прорыв – отсюда, «мир полон без меня» (Сартр), я переживаю свое отсутствие
и отсюда критика реальности, ненависть, насмешка, хотя на самом деле она мне, конечно, совершенно безразлична; вообще, много пустых и случайных слов – потому что надо что-то говорить; жизнь в мире по касательной
А. Модильяни. Портрет Раймона
человек Модильяни именно таким образом отсутствует в мире и одновременно находится в мире ином; тут выявлена высшая возможная реальность метафизического существования субъекта; задача: отмести материю, победить ее, разбить ее путы
они пишут фигуры без лиц, потому что в этой реальности лицо стерто (Матисс) – он напротив, пишет лица без фигур, потому что фигура принадлежит миру материи, который превзойден
кажется, что лицо прозрачно, сквозь него видна стена — на самом деле все наоборот, вас подвело привычное восприятие, которое предполагает, что человек изображен в неком интерьере, и вы пытаетесь понять, где он: в мастерской, в комнате, кафе?..
а зачем вам это? – нет ни комнаты, ни кафе – есть человек, уникальное и сущее, горящее вечным огнем Жизни, а при чем тут комнаты, диваны, стены… вам что, стены нужны?
вот эта максимальная чувствительность, отрешенность от внешнего и полная погруженность в мир субъекта – которой в самих моделях, полагаю, не было вовсе или была в очень малой степени: тут художник их сублимирует, возносит в мир духа
А. Модильяни. Сидящая молодая женщина
это все похоже на внезапный каприз: мы усложняем жизнь, новые технологии и удобства, открытия науки, автомобили, самолеты — а он вдруг говорит: я упрощаюсь, я с вами не иду
и в его лицах-схемах пронзительно звенит поэзия вечного одиночества, тайна человеческого бытия
и фигура максимально облегчается, теряет эту тяжелую массу – и этот пух как крылышки, вот, сейчас взлетит и мягко поднимется в небеса…
на самом деле, ведь это очень реалистично пойманное впечатление от встречи с женщиной: вы отрешены от тела, пойманы в ловушку ее очами, влечением, нежностью образа и возносите его ввысь
совершенно естественная борьба между духом и плотью, потому что аскет всегда на этой грани, все время является «полем битвы» из известной цитаты; аскетизм не идея, а каждодневная, если не ежеминутная, практика
на все смотрю живыми очами, материи больше не существует – она просто есть, то есть они громоздятся, стоят, лежат, присутствуют, но не умеют дышать и жить, а потому более не принимаются во внимание
Я победил мир
*
аскетизм не самоцель, хотя и превращается в игру (как все на свете), но необходимая форма мыслящего сознания; многие полагают, что метафизику можно воспринимать легко и просто, и для такого человека, она остается некой отвлеченной идеей
совсем другое дело если вы рассматриваете ее как существование, modus vivendi; тогда для нее обязательно нужно приуготовление, очищение, страдание, некая совершенная форма, иначе ничего не получится – останется абстракция
с другой стороны, разрыв с реальным миром не проходит даром: наблюдается этот известный сдвиг; конечно, нет ничего естественнее чем возвращение к себе, сдвиг в сторону своего я, обретение субъектности, только, увы, наша внешняя жизнь была слишком неестественной, отсюда ощущение гнетущей полноты
Я безумен, поскольку я самодостаточен
аскетизм и тут становится единственно возможной формой существования
когда модель сидит перед художником, она отсутствует тут и сейчас, она в некой прострации; одновременно, она не может присутствовать где-то еще (в мечтах, расчетах, планах на вечер) – он ловит эти высокие мгновения отрешенности, которые случаются, видимо, даже в жизни совершенных мещан
усталость, забвение, рассеянность, тревога, какие-то странные состояния полумечты, полудремы, которые мы с досадой стряхиваем с себя, на самом деле и таят в себе драгоценные откровения бытия
аскетизм не какое-то искусственное жертвенное состояние, когда человек «вгоняет» себя в диеты или мучает упражнениями или изнуряет строгим постом – это, напротив, именно самое естественное и органичное человеческое состояние, и вот как раз его-то большинство и избегает – намеренно или подсознательно
вся современная масс-культура есть бегство от себя, средство забвения и шум, который призван заглушить живые голоса; и напротив, аскет выбирает себя, а если я выбираю свою личность, свою субъектность, все прочее оказывается в той или иной мере лишним
это не означает той любви к себе, о которой сладко писал Фуко, и тут у меня есть проблемы: я выбираю не данность, не особь, а путь; Достоевский предвидел и наверняка испытал сам это состояние, когда «может человек себе и зла пожелать» ну и все эти сравнения с насекомыми…
так смотрит гений – с горы на копошащийся рой
гений и есть идеальное погружение в этот внутренний мир, воплощенный субъект, который познает себя, а через себя мир и рок – и эта участь никому из обывателей не может показаться завидной…
В том именно и сказывается природная мощь гения, что он открывает рок – но в этом и его бессилие. (С. Кьеркегор)
1. Э. Фромм. Может ли человек преобладать?
2. Р. Барт. Фрагменты речи влюбленного.