Корнель. «Полиевкт»
На сцене решетки, они со всех сторон окружают героев, ажурные и простые, и римские солдаты стоят около них. Деревянное распятие над ними, вверху… Но люди, которые смеются и пьют, играют в кости и разговаривают за решетками, чувствуют себя вполне вольготно… Они пьют за здоровье своего героя — полководца Севера.
Любимец императора Север, оказывается, жив и теперь он прибыл в Армению к своей возлюбленной Паулине, которая уже стала женой Полиевкта… Полиевкт — христианин.
Необычайная высота чувств, накал страстей буквально предельный — это не для земной жизни, в которой мы стремимся к покою и ясности отношений. Полиевкт — святой, он желает погибнуть во имя Христа, указывая Неарху, что Бог поступил так же. Но Бог не велел жертвовать жизнью?
Тут возникает онтологическая проблема. В самом деле, для верующего, для святого что значит наше земное существование, эта физическая оболочка — Плотин вообще полагал, что она только мешает душе, отнимает у нее свободу… Эта чистая и страшная в своей решимости и чистоте вера потрясает Неарха, который готов следовать за другом…
Тут есть и духовная безответственность? Ведь друг погибнет, и разве вера в том, чтобы реализовать ее в неком поступке? Поступок — плод мирской интриги, мирской жизни. Нет ли в решимости его иной причины? Он любит жену, а она, как он понимает, любит Севера…
И Полиевкта честь, и доброта Севера…
Крайние добродетели опасны в мире, где царит несовершенство и порок. Такая добродетель опасна, потому что оторвана от человеческой жизни, реальной жизни, и приносит беду. Паулина предвидит это. При этом, идет цепная реакция: фанатичный поступок Полиевкта толкает его жену защитить мужа, встать на его сторону, и это следующий крайний поступок и пр.
Христианский пафос трагедии в неукротимости христианского духа. Эти первохристиане были святыми мучениками, и пусть нам кажутся нелепыми и часто преступными их жертвы, однако римскому миру нечего было противопоставить этой страшной решимости и силе духа.
И поразительно все фигуры на сцене наполнены огромным содержанием: вот несчастный отец, правитель страны Феликс, который оказался заложником религиозного фанатика. Полиевкт осквернил римский храм, и теперь только покаяние может спасти его от смерти. Феликс ощущает себя игрушкой в руках судьбы. Когда разражаются такие страсти, человек теряется и безмолвствует…
В этом пафос классицизма. Человек тут встает во весь рост, есть средоточие мировой трагедии. Власть страшит Феликса, который вдруг ощутил прозрачность и слабость своей человеческой власти в мире таких величин, его монологи — крик.
Какие нравственные дилеммы! Надо покарать святотатца — но в нем такая вера, такое благородство! Надо убить врага — но он муж дочери, он честен, он святой… Духовные противоречия неразрешимы в мире сем, и все герои поднимаются до понимания этой трагедии. Сублимация наполняет душу каким-то тихим восторгом… особенно когда видишь, как они боятся предаться соблазну, уступить своему интересу, предать высшее. В предельном напряжении воли и веры столкнулись миры.
Любовь идет против веры. В любовном монологе в начале 4 г. душа его как бы смиряется, теряет мужество и молит — я вижу, что он только человек и понимает это, однако же неимоверные силы таятся в человеке. Вера отторгает любимую: она из иного мира, прах коего он отряс с ног своих…
Главная тема любой трагедии: герой уходит из мира. Здесь нет правды и нет счастья, нет ничего, ради чего стоило бы бороться…
Погибнуть я готов — мне сладостна кончина
Я не жалею благ земных
И входит любимая — встречи с ней Полиевкт боялся более всего. Это встреча человека с ангелом. Такие сцены редки на мировой сцене… Нежно текут слова, бурно реагирует Паулина, пытаясь приземлить его, решить конфликт! Но он неразрешим.
Как можно разрешить его, если Полиевкт не хочет милостей Феликса — ему нужны милости бога, он вообще отсутствует в мире сем. Но тоска его сильна, и в самую глубь нашей драмы, драмы веры, идет его мысль. Такая красивая душа, как у Паулины, страдает и летит… куда? Она же не христианка? Неужели обряд так много значит?
Да… Увы, но человек ничто без Бога. Мы могли бы решать свои проблемы слишком просто, однако есть сила высшая, которая повелевает нам идти в бой, начать брань за веру. И такая вера творит чудеса, они, холодные и гордые римляне, стоят и с восторгом смотрят на мученика. И Север тоже восхищен — как воин, как герой… И он сомневается в римских богах.
Он сомневается — и казнит святого! Да, в том-то и дело, что земные люди и решения, идеи и верования никак не касаются Духа, истинной веры. В понимании этого страшного факта — высота и недосягаемая святость героя. Он передает жену Северу, все смущены… Они должны казнить человека высочайшего духовного мужества.
Как мне противны вы и ваши ухищренья!
кричит он, теряя терпение. Они не могут понять, между ними пропасть. Слова ничего не смогут объяснить — это трагедия и современного рационализма в тех из нас, кто полагает, что любые вопросы можно решить быстро, была бы только воля. Мы полагаем, что на свете более нет конфликтов такой силы и глубины, мы научились все прощать, смазывать углы и забывать свои убеждения…
Образ человека ужасно низко пал. И он парит на неизмеримой высоте в трагедии Корнеля.
Паулина хочет умереть с супругом. Все клянут несчастного Феликса.
Но этика у Корнеля так тонка! Ведь умереть с ним бессмысленно, она не крещена, не знает Бога. Она все переводит в мирскую плоскость, и часто они пытаются понять героя или святого, или пророка, по-своему, по-мирскому восхищаются его мужеством и силой воли, мирскими добродетелями, не понимая, что их решимость поддержать его или сочувствие мало стоят в сравнении с единым актом веры, с граном благодати…
Она бросается умереть с мужем — а пропасть между ними все та же! Вот бездна драматургии!
Герой казнен. Все в смятении. Решетки захлопываются, действие закончено. Светлый луч скользит ввысь…
А ведь мне кажется, этот финал не только о святых мучениках.
*
Поэт комментирует мрачно:
— Желание умереть — самое естественное человеческое желание, свойственное самым благородным натурам. Только те, кто увяз в этой мрази и грязи, прицепился к мелочному интересу или страстишке, могут жить и наслаждаться — это свинское в человеке; а высокое — желание уйти. Поэтому смысл жизни можно сформулировать и так: найти духовную тропу из мира сего — то есть, уйти не просто так, а к Богу, что он и делает.
По сути, когда подвижник умирает для мира, это ведь то же самое…
— Но тогда, есть ли теперь на свете настоящие христиане?
— Где-то есть, вероятно, но это не мы… В нас просто нет такой силы духа, такой веры, которая горами движет — нет простого понимания таинств, даже текста Евангелия… мы живем механически, мы автоматы, мертвые души. В нас ничего не взрывается и не горит… Сомневаюсь, чтобы кто-то из них понял эту трагедию и чего он хочет.