Иоганн Вольфганг Гёте. «Фауст»
1 ЗНАНИЕ
Знание приводит Фауста к тупику. В сущности, на высших ступенях знание становится игрой, обманом — о чем слова Мефистофеля, обращенные им к ученику /»Профессору смотрите в рот — И слушайте, что он вам врет»/, а ведь человек — странное существо, которое не признает иерархий, полагает себя и свой разум всесильным.
Мощь человека, разум презирай…
Презирать разум надо всегда, на любой ступени развития, потому что разум ослепляет человека /лишает разума!/, но такое презрение есть превосхождение пустого и механического, лирического знания. Герой ищет знания истинного, а на каждом новом этапе оно ускользает, или, как формулирует Мефистофель, «ваш ум упирается в стену».
Ум ученого Фауста, постигший не просто науку, но постигавший универсально — он одновременно занимается философией, физикой и метафизикой, — оказывается перед стеной: он не ведает истинных высот, он, может быть, не знает того, о чем говорит Господь в Прологе: «Кто ищет — вынужден блуждать». Он желает понять «вселенной внутреннюю связь»/22/, и если проиллюстрировать это стремление следующей схемой, оно становится более понятным.
уровень 0 ____ духовное знание
уровень 1 ________ идеология, цельное знание
уровень 2 __________ стратегия, универсальное знание
уровень 3 ____________ политика, синтезированное знание
уровень 4 ______________ тактика, частное знание
уровень 5 ________________ техника, элементы знания
И т.п. На схеме даны условно разные уровни знания, человек поднимается по ступеням пирамиды. Процесс познания начинается с техники познания, надо научиться исследовать, удостоверять знание и пр., затем мы восходим до элементов реального знания /ступень 5/, овладевая техникой, затем на следующей ступени /4/ человек становится специалистом в какой-то области знания, представляя себе некий частный сектор /тактика/ знания, жизни, природы или др. На следующей ступени /3/ ученый, исследователь становится отчасти мыслителем, начинается процесс синтеза знания, наш ум проникается сознанием цельности знания, хочется узнать смежные науки, синтезировать знание. Говорят, большинство открытий сегодня совершается именно на стыке наук. Возникает образ универсального знания — на уровне 2 и стоит Фауст в начале трагедии Гете.
Он жаждет цельного знания — хочет перейти на следующую ступень, но «понять вселенной внутреннюю связь» ему не дано. Человек лишен идеологии. Это важнейшая мысль Гете. То есть, любой мыслящий человек, будь то писатель или политик, по определению /т.е. потому, что он человек/ лишен зрелой и осознанной им идеологии. Даже Фауст, лучший из людей, но оставшийся просто ученым, не достиг ее.
Универсальное знание не дает цельного знания. Тут и возникает та стена, о которой говорит ему Мефистофель в конце 1й части трагедии. Пути наверх нет, и кажется, что все усилия были тщетны: годы познания, трудов были напрасны? Нет, ведь дойти до стены, осознать тупик разума — уже важный результат. Теперь Фауст должен повернуть вспять, углубиться в мистический мир отрицательной духовности, поскольку положительная духовность для него закрыта. Дух может только совратить его и отдать в руки черта.
Тут человек осознает свою ущербность. Его назвали властелином мира, но Фауст сокрушенно восклицает:
Я, образ и подобье Божье,
Но даже с ним,
С ним, низшим, несравним!
Это начало постижения духовного, и Гете замечательно точно показывает ущербность человеческого ума, который пытается постичь духовное земными, логическими способами, однако то универсальное знание тут недостаточно. Тут тайное знание начинается, и снова перед нами — черт. Что же он такое?
2 ЧЕРТ
Фауст становится одержимым. Стремление к знанию — одержимость злым духом. Тут человек не надеется на Бога и Его всеблагую волю; он пытается сам «вырваться из тупика». И Фауст одержим чертом, Мефистофелем, однако эти два лица — в сущности, одно лицо, они — одно целое. Без объекта своей активности, без Фауста черт превращается в пустоту. Только через жертву он может воплотиться и пытаться доказать свое право на существование. Тогда, черт не пустая фантазия и лицо из сказок — он есть путь.
Одновременно, и Фауст только через черта может воплотиться, продолжить круги земного познания, потому что Мефистофель и воплощает ту отрицательную духовность, которая единственная доступна Фаусту и открывает новые горизонты. Точнее, Мефистофель — вера Фауста, его заблудшая в дебрях мира душа, спор его с Мефистофелем на протяжении всей книги — спор с самим собой, рост и мужание души.
Суть сделки ведь именно в этой иллюзии, что возможен рай на земле: возможен такой миг, когда человек познает блаженство и смерть желаний. Это типично земное, человеческое заблуждение и олицетворяет Мефистофель, которого можно рассматривать и как просто персонификацию человеческой слепой и бездуховной воли. Дух говорит Фаусту на вопрос, кто он:
Лишь дух, который сам ты познаешь…
Тут ведь мысль и о том, что зло не имеет своей сути и своей даже формы: оно нуждается в содержании, хватает что попало, какие попало облики и идеи, чтобы извращать их и в них существовать.
Поэтому познание так опасно. Я пытаюсь силой вломиться в Царствие Небесное, и хотя оно, как известно, «силою берется», и это сказал сам Христос, тем не менее, в познании я сразу оказываюсь жертвой зла. Однако сделка Фауста с чертом допускается Богом, потому что вне зла для человека в мире нет пути. А совершить путь Фауст готов «хотя бы и ценой уничтоженья» — важное условие для того, чтобы исхлопотать Господне разрешение на подобные сделки…
Фауст демоничен.
Демонизм вырастает из этого сверхчеловеческого стремления к знанию и блаженству, и человек, который стремится превысить земной удел — т.е. отрицает, что есть вообще какой-то ограниченный земной удел и все иные пути закрыты, — неизбежно демоничен. Тут человек ощущает неполноту и ущербность и рвется к полноте, не может «остановиться в росте» /62/ — вот истинно страшная для героя мысль.
Он говорит тут же /63/ «о буре, урагане», страданиях и тут уподобляется нашему Лермонтову, тоже безысходно демоничному; а черт разуверяет Фауста. На слова о «мире бесконечности» отвечает, что надо бросить умствовать. Он, черт, лишен этой жажды запредельного, этой безысходности и громадности порывов. Он здешний, он нигилист, а у нигилиста нет порывов. Поэтому Мефистофель все время ощущает некоторую ущербность рядом с этим человеком, который наделен страшными и непонятными порывами. Своими услугами он пытается погасить эти порывы. Однако никогда он не получит душу Фауста, потому что не знает ее природы, не соответствует ее безграничности.
Демонизм обрекает на гибель, и даже Мефисто говорит ниже /66/:
И если бы он не был черту сбыт,
Он все равно пропал и не спасется…
Так что, собственно, сделка не так трагична: сама жизнь демона трагична, однако черт не понимает ее трагизма как духовного начала, а человеческой воли к благу, к духу как спасительной. Поэтому он всегда остается в дураках перед демоном.