ГлавнаяДраматиконТеатрГерхарт Гауптман. «Бедный Генрих»

Герхарт Гауптман. «Бедный Генрих»

Маски-маски мельтешат на сцене. Люди пытаются пробиться сквозь жуткий хаос масок, безликий карнавал, и не могут… И музыка организует как-то это хаотическое движение… Герой остается один.

Генрих фон Ауэ болен… Он, известнейший рыцарь, богатый и знатный, бежит от двора, людей, денег и должностей, бежит скитаться нищим, потому что он болен, он прокаженный…

Мы сразу понимаем, что его проказа — символ. Это духовная проказа, духовная нищета, о которой говорит Христос и которую среди пиров и беззаботного порока вдруг осознал герой пьесы…

Генрих пришел к этой бездонной бездне — человеку. И замер в ужасе… Он впал в отчаяние, в котором и пребывает теперь, это человек, столкнувшийся в самом себе с адом. Он бежит людей. Почему?

Потому что личина спала, а лица еще нет, мы не видим его лица. В черной маске скользит безмолвная фигура… В человеке пробуждается… но пробуждается в нем в первую очередь дьявол. Маски замерли в неподвижности ужаса…Черным пламенем бьет энергия отчаяния. Мы можем отдалять этот страшный миг, однако рано или поздно, дьявольское предъявит права — в миг, когда мы наконец перестанем скользить над жизнью и обнажим свою природу…

 

Обезумев, он бежит людей… Они бессильны ему помочь, не могут победить проказу, и его глубина и отчаяние пугают их. Обычные человеческие чувства бессильны против такого отчаяния, не могут победить презрение к себе, как обычная медицина бессильна против проказы или чумы.

И люди отворачиваются от него.

Бригитта, мать Оттогебе, как и ее отец, против этого странного скитальца — пусть он сгинет, пусть свершится божья кара. Такой человек всегда мешает и стоит на пути мерно идущего человечьего стада.

Но и священник не прочь отпустить его, “чтобы свершилась справедливость божья”! Мы столько слов говорим о гуманизме, однако так легко списываем человека и проклинаем его! Морали настоящей в нас нет, потому что ни буквы ее мы не выстрадали. Священник не может же идти против Божьей воли. Неверно…

Человек может и должен подниматься до божественного, иначе какое же это богочеловечество без подвига и жертвы, без отчаянного порыва помочь ближнему? В глубине у поэта тут великая мысль: не умрет ли тогда бог, если люди будут сидеть и коснеть в самоубийственном и духоубийственном бездействии?

 

Только в самом себе он может найти истину, излечение, но Генрих говорит, что “человек, как решето”: он не может удержать эту плазму, и открывшаяся в нем бездна обращает его самого в решето, прожигает огненными струями душу, и человек жаждет смерти, небытия.

Он отвергает Бога. Из бездны Бога не видно, да и весь этот путь надо пройти, по пяди впитывая новую правду… Не всякому это по силам. Люди гонят, как собаку, изверженного судьбой из их круга, и ночью в дождь Генрих полумертвый приползает в часовню, и Бог дарует ему спасение. Любящая Оттогебе бросается к нему, обнимает и уводит из этого мрака к жизни и любви. Она готова на все ради любимого, ценой жизни хочет она купить его спасение: знахарь излечит его девичьей кровью…

Но когда знахарь готовит нож, зловещим колоритом пронизана вся картина. Генрих порывается… он ощущает что-то ужасное в этой сцене — и вырывает девушку из рук шарлатана. Он прозревает. Только пробуждение человека, пробуждение человека духовного к высшей жизни может победить наши мирские болезни и беды, ничто не может сокрушить человека духа.

Кто, заблуждаясь, рвется неустанно
Из пут спастись…

— вот путь человека на земле, и напрасно Генрих в часовне пытается молиться: ему молитва не поможет, тут нужно отчаяние, полет, подвиг, а молитва есть ежедневный праздник веры…

Очень современно звучит пьеса, потому что тут человек гибнет, растертый шестернями нашей безликой жизни, — и нет связи, нет спасения. Новая связь куется в соборной общности, новой общности — это судьба феникса. Тонкая, высокая музыка флейт зовет ввысь… к новой высшей жизни; путь к ней трагичен, потому что, как он говорит, надо нырнуть в пучину волн, но кто вынырнет из этой черной пропасти, тот будет жить вечно, и никакие земные бури ему не страшны.

— Кесарю кесарево…

это простые слова, однако грустно мне каждый раз видеть, как мы не способны жить духом, как все время возвращаемся назад, расстраиваемся и отчаиваемся по пустякам, о которых и говорить не стоит на том высоком суде, где Рок над нами и Бог в нас…

Так и умирают существа несчастные, вдруг прозревающие, чтобы сгинуть, и понимают вдруг с потрясающей ясностью, что не сделали — на протяжении всей этой длинной жизни не сделали ни одного шага к истинному человекорождению.

 

Бог не поможет…

Страшные слова. Как так? Возможно, кому-то помогает Бог, и есть, может, счастливцы, которых он всю жизнь вел за руку… но так ли уж они счастливы? Что они создали, что преодолели? — а ведь поистине ты владеешь только тем, что преодолел и постиг. Бог не даст света, если ты сам не нырнешь, и каждый сам обретает свою живую и вечную душу, идя в этом против всего мира.

Оттогебе жертвует жизнью, но ведь это вовсе не христианская добродетель — наоборот? Нет, это не добродетель, действие поднимается и выходит “по ту сторону добра и зла” — когда загнанный любимый ее сдается, когда нет более сил, она выходит на сцену, и эта святая понимает лучше священников свой долг и границы жертвы. Вот человек, которого ничто не сломит. Она несет в себе идеал.

 

А Генриху не постичь его. В силу торности его пути, отчаяния, сломленности. Женщина, растворяясь в мужчине, жертвует ему всем и излечивает от вечной мужской неполноценности, которая превращает нас в скитальцев и гонит по миру без цели и смысла (хотя высший смысл есть в этом скитании) — но эти дороги пусты и никуда не ведут.

Она сияет, но он не видит ее лица… Она проходит мимо, и иная мука овладела теперь скитальцем — иное таинство объяло его душу. Мы восторгаемся идеалом, но никогда не вместим его (иначе, душа разорвалась бы) — и женщина для мужчины навсегда пребудет великой тайной…

Генрих будет один. Народ не отдает Оттогебе и не видит его “высшего разума”, который толпе ни к чему. Замечательная жизнь на этом свете, г-да, поражает, отчего господь создал такой мир, в котором людям не нужны высшие святыни и они топчут красоту и истину?

 

Они все в старой — ветхой связи. Нужна новая связь. Они стоят двое, и восходит заря, и мощная музыка Баха поднимает их над темным залом, который теперь молчит. Молчит толпа, не в силах воспрепятствовать — “смиряйся и молчи!”

В строках его звенит Вечность…

10 ноября 2017

Показать статьи на
схожую тему:

Оглавление
  1. А.С. Пушкин. "Каменный гость"
  2. А.С. Пушкин. "Моцарт и Сальери"
  3. Альфред де Мюссе. "Андреа дель Сарто"
  4. Герхарт Гауптман. "Бедный Генрих"
  5. Морис Метерлинк. "Аглавена и Селизетта"
  6. Софокл. "Эдип-царь"
  7. Уильям Шекспир. "Гамлет"
  8. Эдмон Ростан. "Сирано"
  9. Эдуардо ди Филиппо. "Призраки"
  10. Еврипид. "Медея".
  11. Теннесси Уильямс. "Орфей спускается в ад"
  12. Дэвид Стори. "Дома"
  13. Ф. Шиллер. "Разбойники"
  14. Ф. Шиллер. "Валленштейн"
  15. Генрик Ибсен. "Дикая утка"
  16. Еврипид. «Ипполит»
  17. Уильям Шекспир. "Король Лир"
  18. Генрих Ибсен. «Улаф Лильекранс»
  19. Платон. Гиппий
  20. Жан Расин. "Британник"
  21. Мольер. "Тартюф"
  22. Иоганн Вольфганг Гёте. "Фауст"
  23. Пять Дон Жуанов
  24. Софокл. "Электра"
  25. Фридрих Шиллер. “Орлеанская дева”
  26. Эжен Ионеско. "Носорог"
  27. Эжен Ионеско. "Бред вдвоем"
  28. Еврипид. "Ифигения в Авлиде"
  29. Фридрих Шиллер. "Разбойники"
  30. Софокл. "Антигона"
  31. Байрон. "Манфред"
  32. Корнель. "Полиевкт"
  33. Шекспир. "Ромео и Джульетта"
  34. С. Кьеркегор о трагедии
  35. А. де Мюссе. “Лорензаччо”
  36. Александр Островский. Последняя жертва