Цена традиции

Древние были, Древние существуют, Древние будут всегда.
Г. Лавкрафт

концепция преемственности и цельности мировой культуры пересматривается в самих программах обучения, в круге чтения, изучении языков и пр. – и эта мистификация греческой культуры не может продолжаться вечно

поразительно, как цепко за нее держатся современные мыслители – и как резко с ней порвали модернисты, но прав может быть лишь кто-то один; и эта правота в разрыве, потому что цельность культуры не в поддержании всех связей, а в самобытном активном творческом развитии

зависимость и преемственность проявляется не в верности, а в претворении этих образов и идей, в развитии, в твоем личном освоении этих культур – как художники в конце XIX в. увлекались японским искусством, претворяя те идеи в своем творчестве

искусственно все выводить от Платона – нелепость и бесплодие мысли, и тупик, потому что я как творческий человек могу испытывать определенную сумму влияний, не допуская тут перебора – так устроено мое сознание; Платон занимает чье-то место, и современные гении отступают в тень

таким образом идет постоянное торможение; исходя все время от начала, от исходной идеи, я теряю импульс и глубину, мои концепции оказываются проще и не учитывают более поздние идеи, не говоря уже о привычном пренебрежении к ныне живущим…

таким образом вся культура тяготеет к архаизму, к традиции в ущерб современности, энергии и воле к актуальному творчеству; так от незнания рождается шеренга профанов, от знания — чреда вечных учеников, не дерзающих на свершение

привычка к последовательности развертывания культурного процесса рождает автоматизм мышления; убеждение, что культура идет как некая машина, под мудрым верховным управлением и к ясной позитивной цели, — очень вредный миф

нет, это даже не миф, а просто глупость, необходимая серой посредственности, чтобы как-то существовать в культуре – преподавать банальности и творить их

к тому же, наши понятия и ощущения от древних не полны, частичны, и в какой-то степени Дали в «Апофеозе Гомера», видимо, показывает эту обрывочность современных представлений о древней культуре: мы тут стоим на шатком основании

троянские кони, а в них — сплошные дыры, из которых вылезают мистификаторы всех мастей, домысливаем, воображаем, придумываем, освящаем все подряд – масса работы для среднего ума, не дерзающего на настоящее познание

так рождаются монографии, где на одну главу 125 ссылок, академические цитатники, и так рождаются выставки, обращенные назад, где не увидишь ни одной свежей идеи, словно в них уже нет потребности – все сказано дедами

окосневшие, каменные, а то и просто призраки, эти идолы стоят над нами, воспрещая любое настоящее творчество; впрочем, на то и художник, с его даром, чтобы преодолевать эти торосы, убивать этих драконов – с ясным видением своей идеи и миссии

*

полагают, что с модернизмом сложно – черт его знает, чудища какие-то и сплошная паранойя – а классика ближе и ты ее понимаешь – еще одно заблуждение, потому что, не понимая современных идей, никак невозможно углубиться в древность или понять классику

потому как, повторим, я не могу жить там, я живу тут, решительно и бесповоротно, несмотря на всякие ностальгии, а потому те чувства и строй сознания явно закрыты – с этими у меня еще есть шанс

мое сознание иначе мыслит, ощущает, больше знаний, ушли та вера, предрассудки и страхи, зависимость и трепет, чистота и порок – у меня все это совершенно другое, так что я могу сколько угодно комментировать голландский натюрморт, но это понятие vanitas у меня отсутствует (мы давно уже в нем живем)

так у сома нет понятия воды

путаем время и Вечность – а это не следует делать, как нас учит тот же мастер своей самой знаменитой картиной: время-то, история, школьные программы, проекты и анналы – все это условно, растекается к чертям и не ухватишь…

есть вечные ценности – и не надо путать их с вашим Пантеоном, где застыли в витринах священные коровы

сам такой человек становится каким-то остовом, руиной, сквозь которую он смотрит на мир, а мир таким образом превращается в пустыню – выветривание смысла жизни, полное довление мертвой традиции, вот примерно так, как он тут изобразил…

вообще, хочу напомнить, что это вовсе не экспликация картины, потому что живопись не объяснима; это не разъяснение замысла, потому что данный замысел, как и все прочие, мне не известен – это размышление

картина, какой бы абсурд ни был в ней заявлен, может быть халтурой или искусством; и если тут настоящее творчество, настоящая попытка самовыражения, значит мы обязательно прочтем и параноические, и самые интимные и глубокие прозрения

а они неразрывны, потому что наше сознание давно уже сошло с прямой колеи здравого смысла, и чтобы добыть крупицу истины, надо лазить в такие пещеры, что никому не посоветуешь…

гений этого художника именно в том, что он совершенно убежден в своей идее, в своем творчестве без оглядки на какие-либо мнения и традиции; он как бы говорит: я лучше параноиком сдохну в дурдоме, чем стану следовать вашим святым заветам, которые приводят вас только к очередной дряни и крови

тут имеются еще всякие сложные проблемы настоящей эрудиции, настоящего культурного современного сознания; на другой его картине Поль Элюар недаром летит по воздуху, да там еще всякие бесы и прочие пикантные детали –

любой порыв, настоящее творчество отрывает меня разом и от людей, и от земли, и от культуры – почему? – обязательно и только так по той простой и драматичной причине, что разрыв стал слишком велик, а мифы – слишком мощны

слишком много лжи нагородили ваши профессора, и мне – чтобы ее порвать – надо рвануть по-настоящему, и все разлетается к черту

кстати, эта дохлая курица и фаллос тоже недаром тут явились, ведь сама поэзия, жрецом которой считается Элюар, жива только силой либидо, исчерпав идеалы и горизонты красоты – и к добру это не приведет (верное пророчество)

глаза поэта печальны

он понимает, что традиция освящается лишь одним – современным актуальным творчеством, иначе – вон, пустыня… там они понастроили каменных дур и пустых храмов, чтоб отстали, и тут постепенно жизнь замирает — лишь ветер шумит в дюнах и ни живой души

там, по-моему, в отдалении лежит на песке огромный фаллос, и три доходяги спорят, как бы его снова водрузить в качестве единственного непреходящего Знака Силы, великой ценности и символа веры (вместо развалин храма, которые стали Элюаром)

думаю, у них это получилось, поэтому, г-да, бросим стонать и жаловаться: мы знаем, в чем наша цель, куда идем, о чем поем — и знаем, чему молиться!

 

мне очень нравится его картина под названием «Утренняя галлюцинация; надвигающаяся тень рояля»; там эта худенькая девушка обняла камень, а он вовсе не камень, а инструмент, который вовсе не инструмент, а живое существо, живая музыка! – которая запустила руку ей под кожу

мать родная, какая потрясающая паранойя! — и тень рояля предлагает еще одну идею, и эта девушка деформируется, сливаясь с инструментом, которому, видимо, только и может поверить свой творческий импульс – вокруг та же пустыня, черт ее дери…

он умеет придать нужную толику мистификации, чтобы скрыть настоящую идею – именно, тут, эту девушку, обреченную стать уродом (или ангелом – это как кому ближе), и для меня лично, тут у него огромная идея, глубокая правда о современном творчестве, которое деформирует душу

в том-то и дело, что мы – так легко принявшие разрыв с миром, с человечеством – оказались в этой вот вечной пустыне, обреченные исключительно творчеству – это опасно, это же драма, г-да! –

мы лишены обычных человеческих чувств, отношений, общества и черт его знает чего еще – забыли уже весь список! — и срастаемся с инструментом, я весь уже – живопись! – и не смогу никогда вырваться… вот такие настоящие кошмары таятся в этих невинных картинках

нет, это не мой художник – но он гений

 

Господи, дайте дух перевести…