Кухонная возня
Сознание наше иное… это ясно ощущаешь, видя подобные сценки; эта плотскость нам привычна, и люди обсуждают Рембрандтову мясную тушу и сравнивают с сутинской.
В те времена люди иначе на это смотрели.
Видим сцены за окном — процессия идет к замку (он слева), но в чем смысл левой сцены? Все это мясо уже производит определенное впечатление… И утки — мертвые души, но интереснее, на чем они лежат: на корзине для перевозки живых уток; никаких евангельских или просто духовных символов — только мясо, и это мясо производит впечатление многомерной и тотальной плотскости, и только один ГЛАЗ смотрит на нас – кабаний.
В глубине более выразительная сцена — там юноша, переливающий воду – да воду ли? — или кровь? Там у него фартук и набор ножей на боку…
И постепенно понимаешь, что продукция разложена в некой иерархии: как синьоры и слуги, и нищие за окном, так и тут — связка копченых рыб и две серебристые сельди на серебряном блюде…
Этот кабан в центре композиции, он как живой… А паштеты, жир, вымя, ливеры — да, несомненно, тут некая система, ибо живая жизнь стала набором продуктов, но и сохраняется даже тут некая иерархия: чайник-сельди-голова-паштеты. Мясницкая – важное место и своеобразная схема образа жизни.
А жизнь эта такова, что смотрим на мир сквозь мясницкую, и селедка в центре…
На кухне все логично и спокойно — идет готовка пищи, в глубине сцена в харчевне, и сразу останавливает взгляд инвалид, обрубок… и тут же рубят головы рыбам…
Взгляд проходит дальше и останавливается. Эта сцена в центре еще интереснее: там странная лошадь на стене! — ведь это не живая лошадь, и люди, которые застыли в картинных позах, тоже как статуи: это мифы? – но зачем тут миф?
Исследователи терялись в догадках, что это за сцена, полагали – это там евангельский бесноватый, однако тут не одна сцена — вообще не конкретная сцена — тут иллюзия и реальность, миф грез и идей — и мир плоти, мировая данность как она есть: дешевые романцы, снедь, вечная мелкая борьба за жизнь и никакой героики, это реальная жизнь, а в глубине – в глубинах сознания, — живут мифы и герои…
И кошка с рыбой – влюбленная пара тут же, им ничто не мешает (привыкли) – дитя кричит… На кухне смерть живности стала привычной, однако мастер создает такую обстановку, что чем далее входишь в смысл происходящего, тем более содрогаешься – и так истошно глядит эта рыба на полу — словно предчувствует смерть! — тут драма, присущая любому «потребительскому обществу», но может ли человеческое общество стать иным?..
А Франц Снейдерс пишет композицию «Кухарка и продукты», и там трагический заяц на столе, а краб — это смерть, распакованная удивительно ярко и компактно, но главное — взгляд служанки, совершенно тупой – интересно и то, что она застыла над виноградом…
Это интересно потому, что Христос завещал нам вкушать пищу причастия, а эта вот пища совершенно ее не напоминает, вообще не напоминает о Жертве и причастии… В нашем сознании произошел разрыв — или никогда и не было настоящей духовной цельности?
Да, это тема плотской жизни, того, насколько нам чужды духовные ценности; мы привыкли убивать, не думаем о убитой жизни, да и вообще не понимаем, что есть жизнь и смерть: вот она, смерть, рядом, глядит зелеными глазами кошки из корзины…